Москва слезам не верит
Шрифт:
– Катерина! – изумился он.
– А что, разве я так изменилась?
– Нет, просто я не предполагал… Такая встреча! Через столько лет! Значит, ты всего добилась! Директор крупнейшего комбината в Москве.
– Директором я всего третий месяц…
– А какие еще изменения в жизни? – допытывался Рачков. – Семья, дети?
– С этим все в порядке.
В этот момент в кабинет вошли режиссер и редактор. Катерина вспомнила первую телевизионную съемку на галантерейной фабрике. Ничего, естественно, не изменилось. Так
– Катерина Александровна, – объясняла режиссер, – у нас три камеры. Одну мы установим на гараже – это самое высокое место, и я вначале дам панораму по комбинату. В это время вы рассказываете об истории комбината и, так сказать, о его славных вехах. Потом я переключусь на камеру Рачкова. Когда на ней загорится красная лампочка, значит – вас снимают. И тогда редактор задаст вам вопросы.
– Какие вопросы? – забеспокоилась Катерина. – Вы их мне запишите!
– Не надо, – сказал редактор. – Когда человек не знает вопросов, он естественнее на экране, он задумывается, есть пауза.
– Все, что в данный момент снимается, вы увидите на контрольном мониторе, – добавила режиссер. – Как только вы начнете рассказывать о продукции комбината, я включу третью камеру, что в цехе. У вас ведь реконструкция идет, вы вставьте что-нибудь про научно-техническую революцию – сейчас это модно.
– Вставлю, – пообещала Катерина. – И даже фамилии назову тех, кто мешает этой революции.
– Вы молодчина, – похвалила ее режиссер. – Все понимаете!
– Технология нехитрая, – сказала Катерина. – Я готова.
Режиссер ушла в автобус на пульт. И тут спохватился редактор:
– Извините, я забыл галстук в автобусе. Нам нельзя без галстука в кадре. – И редактор побежал к автобусу.
– Я надеюсь, – воспользовался моментом Рачков, – мы наш разговор продолжим в другом месте. Я тебе позвоню.
– Не надо никаких разговоров, – отрезала Катерина. – И звонить не надо. Я не собираюсь быть телезвездой.
– При чем здесь телезвезды? – улыбнулся Рачков. – Нас ведь связывает…
– Нас ничего не связывает, – жестко оборвала Катерина.
На экране монитора появилась заставка редакции пропаганды. Затем пошла панорама по корпусам комбината, звукооператор махнул рукой, и Катерина начала рассказывать об истории комбината, упомянула о первом директоре, нынешнем министре.
Зажглась лампочка на камере у Рачкова, и редактор попросил Катерину рассказать о себе.
– Я не москвичка, – начала Катерина. – Я из лимитчиц, одним словом «лимита». Я псковская. Приехала в Москву, работала на галантерейной фабрике – сначала на сверлильных станках, потом слесарем-наладчиком, бригадиром, начальником цеха. Закончила химико-технологический институт, «керосинку», как говорят химики. Пришла на комбинат мастером, стала начальником цеха, технологом, главным технологом. Теперь вот директор комбината.
– Значит, вы прошли по всем ступеням? – спросил редактор.
– По всем, по всем, – ответила Катерина.
– Трудно было?
– Трудно, – призналась Катерина. – Но мир не без добрых людей, помогали… Подруги помогали.
Она назвала Людмилу и Антонину. Эту науку – благодарить и хвалить – она усвоила у своего первого директора. Когда он делал на фабрике доклады перед праздниками, перечислял десятки фамилий. Катерина как-то спросила его:
– Зачем так много фамилий, не запомнят ведь.
– Главное, чтобы запомнил тот, кого благодаришь и хвалишь. Не скупись, Катерина, на похвалу. Лучше перехвалить, чем недохвалить.
Катерина упомянула директора галантерейной фабрики, Леднева, Киселеву, министра, академика, не забыла комбинатских, которые поддерживали и помогали.
Потом редактор задал вопрос о реконструкции, и Катерина произнесла несколько нужных слов о научно-технической революции и кратко изложила суть конфликта плохих чешских установок с хорошими новосибирскими.
– Неужели кто-нибудь против? – удивился редактор. – Государственная выгода очевидна же.
– А тут она противоречит личной выгоде некоторых, – осмелела Катерина. – Привыкли ездить в Прагу: хорошая колбаса, свежие продукты, дешевая одежда в магазинах, а не у спекулянтов, как у нас. В Новосибирске всего этого нет. И самое поразительное, что сопротивляются как раз те, которые должны помогать.
И она назвала Петрова и инструктора ЦК.
– Но мы объединили усилия с сибиряками. Вот только что, перед вашим приходом, звонил директор завода из Новосибирска. Он прилетает сегодня. И мы продолжим борьбу.
– Вы нам сообщите о победе?
– Или о поражении…
– Будем надеяться на победу, – закруглился редактор.
По его поспешности Катерина поняла, что ни суть конфликта, ни его результат редактора не интересуют. На мониторе пошли планы цеха, лица работниц, снова панорама по корпусам комбината.
Во время интервью Катерина забыла о Рачкове. И вспомнила, только встретив его внимательный взгляд. Он уже снял наушники и наблюдал за ней из-за камеры.
Вырежут всю концовку, вдруг поняла Катерина, оставят только благостное.
– Спасибо, – поблагодарил редактор. – Вы были великолепны. Я сообщу, когда передача будет в эфире. – И пошел к выходу.
– Постойте, – остановила его Катерина. – И выслушайте меня. Прежде чем пойдет в эфир, я должна посмотреть передачу.
– Я постараюсь вам показать, – пообещал редактор. – Но иногда бывают незапланированные вставки в программу, о которых даже я не знаю.
Рачков выкатывал камеру из кабинета, звукорежиссер зачехлял магнитофон. Катерина подождала, пока они вышли, редактор двинулся за ними, посчитав, вероятно, что разговор закончен.