Москва тюремная
Шрифт:
А теперь кто-то заказал его самого.
И не в Лесцове дело, точнее — не в нем одном. Ведь убийц может быть двое или трое... Впрочем, так же как и заказчиков. Однако ни двойка или тройка, стоящие в делителе, ни делимое семьдесят пять никоим образом не изменят частного, итога нехитрого арифметического действия. Потому что в частном должна получиться единица, один труп.
Его, Олега Нелюбина...
Заказать его могли и те теневые структуры, которые сперва способствовали возвышению курганских, а затем долгое время закрывали глаза на существование ОПТ. Свидетель, готовый купить жизнь ценой скандальных
Заказать его могли и законники. И, может быть, «дороги» — эти кровеносные сосуды любой тюрьмы, — уже доставили в камеру сто пятнадцать «маляву» воров с коротким приказом: расправиться с беспредельщиком!
Заказать его могли и коптевские, чьим кровником он оставался. Вальнуть убийц братьев Наумовых было для коптевских делом чести. Живой Нелюбин был бы для них укором — мол, какие же вы пацаны, если убийцу своих старших без наказания оставили! А это — несомненный удар по авторитету и репутации.
И получалось в итоге такое вот неутешительное уравнение с тремя неизвестными. Решай не решай, а в итоге — все равно единица...
... После драки в бане прошло почти две недели. Олега пока не трогали, но от этого ему было не легче. Чувство страха и обреченности преследовало его каждую минуту. И теперь, ранним январским утром, за полтора часа до отбоя он, лежа на нарах «Матросски», вспоминал, рассчитывал, воскрешая давно забытое, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая могла бы его спасти. Искал — и не находил.
Нелюбин твердо знал лишь одно: жить ему осталось не больше суток. Сегодня, максимум завтра его должны убить. Ситуация была просчитана им, как обычное линейное уравнение с тремя неизвестными, и единственно известной величиной был только он...
Утро шестнадцатого января 1997 года началось в камере сто пятнадцать Матросской Тишины, как и обычно.
Появление баландера, раздача пайки, дележка ржавой «чернушки». Нелюбин так и не смог привыкнуть к изыскам тюремной кулинарии и потому не притронулся к каше. Он очень рассчитывал на передачу, которую должны были передать оставшиеся на воле пацаны, но передачу сегодня почему-то не приносили.
После завтрака арестанты, не спавшие ночь, забрались на шконки — пришла их очередь отдыхать. Оставшиеся бодрствовать обратились к привычным занятиям — просмотру телевизионных «сеансов», игре в домино и нарды, чтению переданных с воли газет.
На Нелюбина никто не обращал внимания, и это вселило в него надежду: может быть, ему удастся прожить и этот день? Может быть, все эти уравнения, дающие в результате единицу, лишь плод его воспаленного воображения?
Теперь Олегу больше всего хотелось раствориться в воздухе, стать невидимым, неосязаемым для сокамерников. Он держался тихо, стараясь не обращать на себя внимания, но взгляды арестантов, то и дело бросаемые в сторону его шконки, оправдывали самые худшие опасения. И надежда прожить еще хоть сутки, появившаяся с утра, таяла, словно песчаный замок под ударами волн.
Товорят, многие люди предчувствуют свою смерть. Товорят, в тюрьме это предчувствие, как правило, обостряется. Нелюбин понял: э т о должно произойти сегодня. А поняв, ожесточился внутренне — уж если ему суждено умереть в этих постылых стенах, то он утащит с собой в могилу двух, трех, четырех ... Сколько получится.
Такое в минуты отчаяния случается даже с самыми робкими и безответными людьми — необъятная волна гнева застилает глаза, слепая злоба поднимается из самого нутра, и уже не думаешь о каре и не страшишься мести, и нет большей радости, чем выбитый глаз или порванный рот противника, и нет большего счастья, чем кровь, хлещущая из артерии...
А ведь аналитик курганских отморозков был далеко не робкого десятка.
Нелюбина не трогали до самого отбоя. И лишь после окончания последнего выпуска теленовостей, когда телевизоры были выключены и на «хате» воцарился фиолетовый полумрак, к его шконке наконец подошли.
Их было человек шесть. Все как на подбор — рослые, крепкие, с прекрасно развитой мускулатурой. Предводительствовал Лесцов — как, впрочем, и следовало ожидать.
— Че, бля, копыта разложил, падла гребаная, — уже накручивая себя на предстоящую драку, произнес один из подошедших. — Поднимайся, маромойка. Базар к тебе один небольшой есть.
Олег уже знал, что ударить надо первым и обязательно неожиданно — это внесет растерянность в ряды исполнителей приговора. А дальше — как получится. Он будет бить, душить, кусаться, выдавливать глаза, ломать кости — пока не умрет.
Короткий прямой хук — и стоявший впереди Лесцов, не ожидая такого начала, отлетел в сторону. Нелюбин пружинисто вскочил с нар и, оттолкнув локтем стоявшего слева уголовника, впечатал кулак в челюсть второго. Но следующего удара нанести не сумел: некто, прятавшийся за спинами, с животным рычанием бросился ему в ноги, и Олег, неожиданно для себя потеряв равновесие, тяжело и неуклюже свалился на пол.
И тут же на Нелюбина посыпался град ударов.
Треск, глухое гудение в голове, беспорядочные пинки ногами, и уже не остается сил отвечать. После удара ногой в затылок перед глазами поплыли огромные-огромные фиолетовые круги, Олег попытался подняться, он даже встал на четвереньки, но тут же получил слепящий удар по почкам. Еще один удар — в переносицу. Еще один — в солнечное сплетение. Еще один — в промежность...
Ни Лесцов, ни другие сокамерники, принимавшие участие в убийстве, наверняка не сразу заметили, что они бьют уже мертвое тело. Коротко стриженная голова безжизненно моталась в темно-красной лужице, переломанные руки нелепо подворачивались под туловище, а спортивный костюм почти весь пропитался кровью.
А его продолжали бить.
Наконец, спустя минут двадцать, Лесцов сделал знак прекратить избиение. Наклонился, брезгливо отвернул веко, пощупал пульс.
— Кажись, сдох, — резюмировал он и, нехорошо хмыкнув, добавил: — Как говорится, собаке — собачья смерть... Братва, давайте его на ту шконку перетащим. Шнырей разбудите, пусть кровь затрут. А насчет ментов не менжуйтесь — я грузняк на себя взваливаю. Как и договорились.
17 января 1997 года, в 10.52, во время планового обхода режимного корпуса № 1 дежурный наряд режимной части остановился у двери камеры № 115 первого корпуса. Во время осмотра в камере был обнаружен обезображенный до неузнаваемости труп подследственного Нелюбина О. Н., 1965 г. р., уроженца г. Кургана, обвиняемого по статье 209 («Бандитизм»).