Москва тюремная
Шрифт:
ИЗ СПРАВКИ-МЕМОРАНДУМА МВД:
Работа контролера в следственных изоляторах входит в десятку самых опасных для жизни. По оплачиваемости сотрудники следственных изоляторов и ИТУ — на одном из последних мест в системе МВД.
На выцветшие, прозрачно-голубые стариковские глаза вновь наворачиваются слезы. Иван Алексеевич неторопливо достает из пиджачного кармана скомканный клетчатый платок, разворачивает его и, утерев глаза, долго и обильно сморкается. Слушатель сочувственно смотрит на рассказчика и, понимая, что монолог этот затронул самое больное место бывшего вертухая, не задает никаких вопросов.
Иван Алексеевич прячет платок в карман и, с шумом отодвигая стул, усаживается
— Теперь от старых кадров в Бутырке почти никого не осталось. Прежних контролеров потихоньку убрали, новых поставили: думали, молодые брать не будут. Ага, не будут! Куда больше нашего дерут! Да беспредельничают, чего у наших никогда не случалось. Видят, что арестант, который не сегодня-завтра на суд да на пересылку идет, не в авторитете... Ну, в смысле — не бандит и не вор. Возьмут у него деньги, а потом еще и кинут. Мол — какие деньги? Мы их у тебя при шмоне отмели, как по закону и положено. При нас такого не было... Вон, знаю я одного опера-старлея: пять лет на Бутырке проработал, потом уволился... И что ты думаешь? Уже несколько бензоколонок держит! За какое лавэ, спрашивается?!
— С деньгами везде хорошо! — глубокомысленно заключает напарник.
— Без денег плохо ... — в тон ему кивает Иван Алексеевич. — Вон недавно знакомого встретил, на «Матросске» теперь... Знаешь, что там для всех этих бандитов, убийц и прочих «новых русских» придумали? Не знаешь? «Камеры страховой медицины»... Тьфу! Какая-то фирма выкупила «хаты», сделала в них евроремонт... Холодильник, телевизоры спутниковые, микроволновки, душевые. Все удовольствие — пятьсот рубчиков в сутки. Спрашивается — простой работяга, который за драку суда ждет, может себе такое позволить? А эти, кровопийцы и бизнесмены, — могут. Наворуют денег, а потом прохлаждаются с комфортом. И контролеры с них ни копейки не имеют, потому что все, как ты понимаешь, на законном основании, через кассу. А вообще, сам посуди — куда без нас деться? — с неожиданным надрывом вопрошает говорящий. — «Рексам» безработица не грозит, мы везде, всегда будем нужны: коммунистам, националистам, демократам, либералам... Бандиты, воры и убийцы были, есть и будут во все времена. А значит, во все времена будут и тюрьмы. А какая же тюрьма без охраны?! А вообще, если вдуматься — чем мы от арестантов отличаемся? Что они, что мы — за решетками, в вони этой тюремной. Только зэков после суда на пересылку, на этап и на зону. Срок отмотают или амнистии дождутся — и все, вольный человек. А нам по этим коридорам да по лестницам до пенсии топать... Так-то.
ИЗ СПРАВКИ-МЕМОРАНДУМА МВД:
За время работы контролер следственного изолятора в среднем проходит по коридорам от 5 до 9 км.
Напарник Ивана Алексеевича выразительно смотрит на часы — без четверти пять. Старик перехватывает его взгляд.
— Ну все, пошел я. Домой заходить не буду, на вокзал пора. Спасибо, Андрюшенька, что подменить согласился.
Андрей снимает со стенда ключ с биркой номера, идет к выходу. Спустя минуту хлопает дверь, в вестибюль врывается морозный воздух, сквозняк пузырит занавески, шуршит листками приказов на доске объявлений.
Бывший охранник неторопливо одевается, долго не попадая в рукава пальто. Натягивает дешевые нитяные перчатки, поправляет кроличью шапку и, достав из-под стола чемоданчик, направляется к выходу. Андрей предупредительно открывает дверь и, проведя старика на порог, осторожно, словно боясь отказа, спрашивает:
— Иван Алексеевич, а можно у вас об одной вещи узнать?
— Чего ж нельзя? Спрашивай, — поправляя кашне, разрешает тот.
— А почему вы так часто в Питер ездите? Лицо отставного «рекса» мгновенно тускнеет.
— Скажу я тебе. Другому не сказал бы, а тебе скажу. Только между нами — ладно? Сын у меня там, в Питере. Колькой зовут. На тебя чем-то похож.
— Работает? — уточняет Андрей, немного польщенный сравнением.
— Да какое там! — вздыхает Иван Алексеевич. — Сидит он. В «Крестах» он, есть там такая тюрьма. По дурости своей и попал, но мне от этого не легче. На свадьбе у родственницы по пьяному делу в драку полез, саданул какого-то гостя бутылкой по голове, а тот — брык, и помер. Вот мой Колька пятый месяц суда и ждет. Все, что у меня накоплено было, все, что за семь лет на бутырском «спецу» заработал, на поездки да на адвокатов ушло. Да и сына-то бациллой подогреть надо, — незаметно для себя Иван Алексеевич переходит на тюремный сленг. — Я-то нашего брата «рекса» хорошо знаю. Сколько стоит в хорошей камере остаться, сколько надо сунуть, чтобы нужные лекарства в камеру принесли, сколько заплатить, чтобы на «больничку» попасть... Ладно, спасибо, что подменил. Давай, до встречи...
Андрей прочувствованно кивает и, закрыв дверь, направляется в каморку. Проходя через вестибюль, он невольно оборачивается в сторону окна. Сгорбленная фигура Ивана Алексеевича рельефно выделяется на фоне голубоватых сугробов, подкрашенных неверным светом уличных фонарей. Бывший «рекс» идет тяжело, высоко поднимая ноги, чтобы не набрать в ботинки снега, и придерживает от ветра свою поношенную кроличью шапку.
Спустя минуту силуэт окончательно растворяется в фиолетовом полумраке декабрьского утра.
ТЮРЬМА МАТРОССКАЯ ТИШИНА, ИЗ № 77/1 «АПЕЛЬСИН»
Лучше простой, но работающий на себя, нежели выдающий себя за знатного...
Служебный подлог, то есть внесение должностным лицом, а также государственным служащим или служащим органа местного самоуправления, не являющимся должностным лицом, в официальные документы заведомо ложных сведений, а равно внесение в указанные документы исправлений, искажающих их действительное содержание, если это деяние совершено из корыстной или иной личной заинтересованности, — наказываются штрафом в размере от ста до двухсот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного до двух месяцев либо обязательными работами на срок от ста восьмидесяти до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо арестом на срок от трех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до двух лет.
Статья 292 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Отари Константинович Шенгелая — очень богатый человек, вор в законе. По крайней мере, он не устает повторять об этом по несколько раз в день. Когда его джип «Гранд Чероки» антрацитно-черного цвета, весь обвешанный фарами, «кенгурятниками» и лебедками останавливается на паркинге и к машине подходит служащий стоянки с предложением заплатить, Отари Константинович, состроив на лице выражение обиды и высокомерия, посылает его на три буквы. Иногда служащий стоянки впадает в амбицию, и тогда на помощь хозяину приходит его дальний родственник и телохранитель Мамука.
«Маладой вор Отарык, нэ горячыс, — говорит он, как бы невзначай расстегивая пиджак — так, чтобы охранник паркинга видел подмышечную кобуру с рукоятью престижного «зиг-зауэра», — нэ видыш, пахан, этот фраэр эшчо нэ знаэт твою джып... »
Несмотря на свои двадцать девять лет, Отари Константинович действительно очень богат. Ему принадлежит несколько продуктовых супермаркетов в пределах Садового кольца, мебельный салон в районе ВДНХ, два магазина бытовой техники в Медведкове и в Сабурове и огромные оптовые склады в районе Варшавского шоссе. И все это приносит стабильный и достаточно высокий доход — по крайней мере, Шенгелая не жалуется на бедность.