Москва тюремная
Шрифт:
На протяжении 1995 — 1998 годов в СИЗО г. Серпухова перебывало под следствием несколько сотен «пехотинцев» и лидеров низового и среднего звена солнцевской, люберецкой, измайловской, пушкинской, чеховской, коптевской, курганской, архангельской, новокузнецкой и ореховской оргпреступных структур, что позволяет говорить о «столичном» контингенте подследственных. Впрочем, основная часть подследственных арестована по статьям, никак не связанным с оргпреступностью: 112 («Умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью»), 131 («Изнасилование»), 133 («Понуждение к действиям сексуального характера»), 158 («Кража»), 166 («Неправомерное завладение автомобилем»), 213 («Хулиганство»)...
Заехавший на «Серпы» бизнесмен (если это только не уголовный авторитет, который занимается легальным бизнесом) обычно попадает в мужицкое сословие. Если арестант оказывается с понятиями, щедро отстегивает на общак, не запарывает «косяков», то есть не совершает порочащих честного человека поступков, если он к тому же может за себя постоять — такой человек имеет все шансы стать авторитетным «мужиком», и к его мнению будут прислушиваться даже блатные. Многие коммерсанты не забывают о братве, даже выйдя на волю: так, московский бизнесмен Николай С-ов, просидевший в серпуховском ИЗ четыре месяца и выпущенный из-под стражи в зале суда «за отсутствием состава преступления», присылал на тюрьму «грев» для сокамерников вплоть до этапирования их в ИЗ № 77/3, Краснопресненскую пересылку.
Впрочем, все эти правила никоим образом не относятся к коммерсантам, запятнавшим свою биографию сотрудничеством с органами МВД...
Дмитрий Иванович никогда не считал себя человеком трусливым и малодушным. Во времена лейтенантской молодости Макаров схлопотал девять граммов в плечо: при задержании торговца наркотиками тот неожиданно открыл огонь из пистолета. Но тогда, в момент выстрела, он не успел почувствовать испуга — его перекрывал злой азарт погони.
Но это было давно. Считай — в прошлой жизни...
Теперь же, по дороге на «хату», двигаясь в геометрически правильных перспективах тюремного коридора, Дмитрий Иванович внезапно ощутил в себе безотчетную дрожь. Икроножные мышцы и кончики пальцев предательски задрожали. Неожиданно мерзко засосало в желудке. На лбу выступили крупные капли пота. Язык превратился в комок наждачной бумаги, сухо оцарапав небо.
Лязг открываемой двери — и лицо арестанта окатила волна теплого смрада. Меньше чем через минуту дверь закрылась, и Дмитрий Иванович остался один на один с камерой...
«Хата» была относительно небольшой и, что самое приятное, не переполненной. Интерьеры выглядели вполне типично для провинциальной тюрьмы. Двухъярусные «шконки», параша, умывальник, небольшое окошко, забранное в решетку. В углу — огромный, на полстены, японский телевизор, еще один телевизор поменьше и видеомагнитофон. Рядом с ним — музыкальный центр. У окна — несколько вентиляторов, на столе — закопченный электрочайник...
На «шконках» сидели люди. Заключенных было относительно немного, человек двадцать пять. Из-за жары торсы большинства арестантов были оголены, позволяя рассмотреть вытатуированные на них церковные купола, тигровые оскалы, кресты, цепи и прочие символы трудной жизни в неволе. За столом увлеченно играли в нарды двое: невысокий чернявый типчик с невыразительным мучнистым лицом, напоминавшим недопеченный блин, и высокий мужчина неопределенного возраста, с угрюмой физиономией и телом, сплошь испещренным фиолетовыми наколками.
Наметанный взгляд бывшего оперативника сразу же определил, что любители нард принадлежат к блатным, которые наверняка и держат на этой «хате» масть.
И не ошибся...
Новичок откашлялся в кулак.
— Здравствуйте всем, — произнес он, но приветствие получилось каким-то блеклым и невыразительным.
— Никак первоход, — оценил чернявый, передвигая нарды. Его напарник отложил игральные кости и обернулся.
— Ну, здравствуй... Проходи, не менжуйся.
Дмитрий Иванович сделал несколько шагов вперед и тут же заметил на шее одного из блатных светло-коричневую родинку. И деталька эта показалась бывшему оперативнику, обладавшему отличной зрительной памятью, чем-то знакомой...
Обладатель родинки отодвинул доску в сторону и с интересом взглянул на новичка.
— Ты кто?
— Бизнесмен, — стараясь вложить в собственные интонации как можно больше равнодушия, ответил Макаров.
— Давно закрыли?
— С неделю. До этого на ИВС сидел.
— Поня-ятно. А бизнесом каким занимаешься?
— Да так — трусы-носки секонд-хенд в Америке покупаю, тут продаю, — попытался было отшутиться Дмитрий Иванович.
— Ну и как — успешно?
— Да по-всякому...
— Ладно, ты мне пургу не гони, я те не следак. Со «смотрящим» трешь, — сурово прервал блатарь и, взглянув на собеседника так, что тому сразу же сделалось не по себе, вкрадчиво поинтересовался: — Так чем занимаешься? Только конкретно!
Дмитрий Иванович был краток и деловит. Он честно рассказал и о своей подмосковной сети магазинов, и о ДТП, виновником которого стал.
Макаров говорил спокойно, сдержанно, но все это время, словно завороженный, смотрел на светло-коричневую родинку, темневшую на шее «смотрящего». А блатарь, в свою очередь, не сводил с говорившего тяжелого, придавливающего взгляда...
— Постой, постой, — прервал он новичка, — с магазинами твоими херовыми все ясно. А раньше чем занимался?
— Киоски на рынке держал.
— А до киосков?
— Разрешения и лицензии выбивал, чтобы торговать.
— Да не о том я. Ты ведь не сразу бизнесменом-то родился. Кем раньше-то был?
— Работал.
— Где?
Макаров промолчал. К своему ужасу, к концу беседы он уже узнал обладателя светло-коричневой родинки на шее. Да, тот самый Щукин В. С., которого он когда-то бросил в мутные воды исправительно-трудовых учреждений, выплыл в самом неподходящем месте в самое неподходящее время. Правда, годы, проведенные Рыбой за колючей проволокой, остались за кадром, но, судя по татуировкам, в местах не столь отдаленных бывший клиент обрел немалый авторитет. Да и статус «смотрящего» свидетельствовал о многом...
— Так где ты работал?
Этот вопрос вновь остался без ответа.
Неожиданно блатной пружинисто поднялся и, неторопливо шагнув вперед, произнес — но не первоходу, а братве, сидящей на шконках:
— Пацаны! Вот он — мусор.
— Где?
— В натуре отвечаю! Барбосом в уголовке служил!
— Во бля, делов! — воодушивилась братва, и Дмитрий Иванович буквально физически ощутил флюиды ненависти.
— Братва, тихо! Я говорю, — немного повысил голос Щукин, и сокамерники стихли. — Когда-то эта гнида поломала мне жизнь. Он тогда опером работал, серый макинтош носил... Там местные спортсмены коммерса вальнули, а он на меня ту мокруху повесил... Помнишь, как ты, марамойка гребаная, меня током пытал? А как валенком с песком по ребрам бил — помнишь? А «слоника», когда противогаз на меня надевал и шланг пережимал? А как я в укрутке «ласточкой» в твоем кабинете валялся? А как потом «явку с повинной» диктовал?