Москва тюремная
Шрифт:
Задержанного определили в камеру ИВС, и уже назавтра в квартиру Кашкетина отправились оперативники для обыска. Мусора обнаружили за унитазным бачком целлофановый сверток, в котором хранилось тридцать четыре кольца желтого металла с клеймом Пробирной палаты Российской Федерации. Последующая экспертиза установила, что клейма поддельные, а сами кольца выполнены из бронзы и лишь покрыты слоем золота толщиной в полтора микрона. Заявление доцента Высшей школы МВД, содержимое целлофанового свертка и акт экспертизы стали основными аргументами обвинения.
Естественно, следак тут же наехал на подследственного — мол, откуда у тебя кольца, кто с тобой в доле, кто их
Коля лишь угрюмо отмалчивался: давать ментам поганым хоть какие-то концы было не в его правилах. К тому же, при всем своем желании, он и сам толком не знал людей, продавших «фуфлыжное рыжье». Поддельные кольца он купил в конце позапрошлого года в Калининграде, у каких-то литовцев из Каунаса, по весьма сходной цене: пятьсот долларов за килограмм. И содержимое целлофанового свертка было лишь жалким остатком удачного приобретения... Высокий статус потерпевшего и нежелание подследственного колоться послужили причиной появления милицейского протокола «об оказании сопротивления при задержании». Протокол этот мог серьезно повлиять на решение суда.
Но, к счастью, все обошлось.
Пять лет — детский срок: как говорят бывалые арестанты, одной ногой у толкана можно пересидеть. За свои тридцать пять лет Кашкетин дважды побывал в местах лишения свободы и потому не страшился зоновской неизвестности.
Ничего — и за колючим орнаментом люди живут!
Свой первый срок Коля получил в шестнадцать лет за примитивный «гоп-стоп», то есть уличный грабеж. В конце семидесятых в подмосковных Люберцах, где он родился и вырос, промышляло немало дворовой шпаны, выезжавшей «для серьезных дел» в зажравшуюся Москву. Кто-то специализировался на угонах автомашин, кто-то срывал с прохожих меховые шапки, кто-то обирал пьяных... Дворовая команда, где подвизался пацан, выезжала в столицу в дни, когда на крупных заводах платили получку. Значительная часть жалованья оставлялась московскими пролетариями в пивных и винно-водочных магазинах. Провести пьяного и беспечного клиента до темного двора или подъезда и обобрать его до нитки было для команды из трех-четырех человек делом техники. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться...
Суд определил мерой наказания пять лет лишения свободы, и Коля отправился в печально известную Костромскую ВТК.
На «малолетку» он заехал юным блатным романтиком, скромным пацаненком, который пытался видеть в окружавших его арестантах только хорошее. Но по прошествии двух лет, в течение которых Кашкетину исполнилось восемнадцать и его перевели «на взросляк», он стал человеком, отрицательно настроенным не только к администрации колонии, но и к человечеству вообще. Правда, в силу многих причин Кашкет (такое погоняло получил он еще в ВТК) не стал блатным: не хватало того, что «бродяги» называют «духом»... Однако «мужиком» он слыл путевым, и к его мнению прислушивались даже авторитетные уркаганы. Кашкет никогда не запарывал «косяков», то есть не совершал поступков, порочащих честного арестанта, при случае всегда был рад обмануть и ментовское начальство с его невыполнимым планом на промзоне, и «козла»-бригадира с его постоянными придирками и приписками.
Выйдя на свободу, Коля переехал в Москву и, устроившись на АЗЛК по лимиту, поселился в общежитии. Соседи по этажу считали его суровым и нелюдимым, потому что даже в дни получки Колян никому не составлял компании в выпивке. Так же мало интересовала Кашкета палитра столичных развлечений: посещение музеев, концертов, театров, даже кино и ресторанов он считал пустой тратой времени и денег. Да и по женщинам Кашкетин особо не бегал: лишь несколько раз в месяц наведывался он в родные Люберцы, к стационарной любовнице Зинке, знакомой еще с дворовых времен...
Настоящей Колиной любовью была лишь карточная игра, к которой он пристрастился еще в Костромской ВТК. В то время в Москве не было ни единого казино, профессиональных «катал» (карточных шулеров) пачками сажали якобы за мошенничество, но Кашкет обнаружил-таки катран, где собирались «игровые».
Играл он самозабвенно, запойно, но по возможности честно, а жульничал лишь в том случае, когда за игорный стол попадал явный лох, которого и бог велел развести.
Именно из-за страсти к картам Коля и получил второй срок. Случилось это так: однажды в отпуске, в доме отдыха, познакомился с каким-то мужичком, и уже к вечеру отпускники уселись играть в секу. То ли судьба в тот вечер повернулась к Кашкету задом, то ли мужичок тот «каталой» оказался, но только Кашкетин проигрался в пух и прах. Он честно отдал долг, но, покидая дом отдыха, не удержался, чтобы не позаимствовать у удачливого игрока бумажник с деньгами и документами.
Вора арестовали на следующий же день, в поезде. После десяти месяцев на бутырских «шконках» арестант по тогдашней 144-й статье УК отправился на одну из многочисленных «лесных» зон в Коми АССР, где и пробыл почти четыре года.
«Пятилеточку» он вновь отмотал «мужиком», имея репутацию «правильного», «путевого» арестанта. Кашкет честно тянул свой срок, вкалывая до седьмого пота. Он никогда не вступал в сомнительные сделки с администрацией ИТУ, никогда не сдавал кентов ...
А умение виртуозно играть в карты и принципиальность в отдаче долгов лишь добавляли ему авторитета.
Отмотав срок «от звонка до звонка», Коля вышел на свободу. Продал дом в Люберцах, оставшийся после смерти родителей, купил скромную «хрущевку» в Москве, устроился экспедитором в торговый кооператив.
И играл, играл, играл ... Играл он везде: с соседями по дому, в поездах, в банях, у знакомых, но чаще — на «игровой хате», эдаком закрытом клубе, где собирались такие же фанатики игры, как и он сам. Кашкет уже не мог прожить без щемящего холодка азарта. «Стиры» стали смыслом и символом его существования.
В декабре 2000 года Коля случайно встретил кента из Санкт-Петербурга, с которым сидел еще на «малолетке». Вавила — таковым было погоняло этого знакомца — предложил выгодный бизнес: торговлю «фуфловым рыжьем», то есть поддельными золотыми изделиями. После выпитой за встречу бутылки он продемонстрировал Кашкету несколько якобы золотых колец, которые, с его слов, в неограниченных количествах продавали какие-то литовцы в Калининграде.
«Килограмм — пятьсот баксов, — убеждал Вавила, — а если вдувать хоть по три-четыре в неделю ... Прикидываешь, сколько наварим? .. »
Кашкетин сомневался — мол, время лохов, которые не умеют отличать золото от подделки, давно минуло. Однако Вавила сразу же развеял сомнения: мол, давай куда-нибудь в людное место отправимся, я при тебе и вдую ...
Первое кольцо было продано в сигаретном лотке рядом с Рижским вокзалом. Второе — в подземном переходе станции метро «Курская». Третье — там же, у Курского вокзала ...
«Главное — в одном месте не светиться, — убеждал Вавила, — а с вокзальными мусорами при желании всегда можно добазариться ... Тут главное — приезжего лоха укатать, придумать что-нибудь, чтобы он тебе поверил как родному. Так что — подписываешься?»