Москва тюремная
Шрифт:
Популярная в криминальном мире татуировка: колода карт, черт с пистолетом и подпись «Проигрался — плати или готовь вазелин!» свидетельствует о приверженности ее обладателя к «правильной», то есть честной, игре. Заключенный, не отдавший «игровой» долг, становится «фуфлыжником». По желанию выигравшего «фуфлыжник» может быть превращен в пассивного педераста («петуха», «гребня», «акробата»), ему могут быть нанесены тяжкие телесные повреждения. При этом он не имеет права сопротивляться.
Опытные арестанты хорошо знают, что никогда нельзя соглашаться играть «на просто так»; это выражение на зэковском жаргоне означает гомосексуальный
Кроме вышеперечисленных карточных игр в тюрьмах и на зонах играют в «байбут» (игра в кости), «тюремного козла» (игра со спичечным коробком), «шмэн» (игра на деньги по сумме номера на банкноте).
Через три дня после заезда на «хату» Кашкет нашел достойного соперника — пятидесятилетнего казанского татарина Равиля, особо опасного рецидивиста с пятью судимостями. Равиль знал все карточные игры, известные в тюрьмах, но, как и Коля, предпочитал «буру». К вечеру, купив у вертухая колоду, соперники уселись на «шконке», предупредительно отгородившись от остальных сокамерников занавеской из простыни.
И началась «бура» ...
Наверное, «бура» — самая «зэковская» из всех карточных игр. При внешней простоте «бура» предполагает не столько везение, сколько точный расчет, умение переиграть соперника психологически и особенно — выдержку и хладнокровие.
Играют обычно двое. На руки раздается по три карты, остальная колода кладется рубашкой вверх, а одна карта, как при сдаче в «дурака», высвечивает козырь. Задача играющих — набрать минимум тридцать одно очко взятками. При этом, как и в остальных играх, туз означает одиннадцать очков, десятка — десять, король — четыре, дама — три, валет — два. Остальные карты очков не приносят. Первым ходит раздающий. Соперник должен или побить заход, или сдать взятку, бросив две любые карты рисунком вниз, не раскрывая. Недостающие карты берутся из колоды — у каждого из соперников должно быть на руках по три карты. Взявший взятку ходит вновь. В случае, если у кого-нибудь оказывается на руках сразу три козыря, игрок объявляет «бура!», и кон сразу заканчивается, независимо от того, сколько очков остается набрать сопернику до тридцати одного.
— Что стоит кон? — спросил Кашкет, глядя, как татуированные пальцы Равиля вскрывают упаковку.
— Давай червонец, — предложил тот.
— Десять рублей? — удивился Коля столь мизерной ставке.
— Нет, десять условных единиц, — соперник принялся пересчитывать карты.
— То есть? — не понял Кашкет.
— Ну десять баксов ... Или слабо?
Опытный Кашкетин сумел пронести с собой в камеру деньги: ведь без филок за решками долго не протянешь ... Денег было пять тысяч рублей, но их предстояло растянуть на неопределенное время: на зоне могло не оказаться работы, а это означало нули на лицевом счету и полуголодное существование.
— У меня нет баксов, — с сожалением произнес Кашкет.
— А что у тебя? Рублики? Ничего, в случае чего по курсу посчитаем. Идет?
— Давай, — Колина рука потянулась к лежавшей на одеяле колоде. — Двадцать конов, потом подбиваем лавэ и расчет. Ништяк?
Сперва
На следующий вечер картежники вновь сели за «буру». И вновь Кашкетину повезло: из двадцати конов он выиграл тринадцать. Татарин оказался азартным игроком.
— У меня только тридцать баксов осталось. — Равиль извлек из-под стельки ботинка две замусолененые купюры по пять долларов и две — по десять. — Или проигрываю, торможу, и все на этом, или... Давай еще три кона.
Наверное, в тот момент Кашкету следовало остановиться — ведь по всем правилам тюремной игры картежник, независимо от выигрыша или проигрыша соперника, может в любой момент сказать «нет», и никто не вправе его за это осудить.
Но азарт игры пьянил Колю, и шелест колоды звучал самой сладкой музыкой. Он верил в свой фарт, и, видимо, потому решил посадить Равиля «на рогатину», то есть выиграть у него последнее.
— Теперь мой черед банковать, — небрежно сообщил татарин, небрежно перетасовывая колоду.
В течение остатка вечера Кашкет умудрился спустить и выигранные доллары, и даже свои кровные пять тысяч рублей, пронесенные в камеру.
— Все? — Равиль вопросительно взглянул на Кашкета.
— У меня больше ничего нет, — пытаясь сохранить невозмутимость, произнес Коля.
— «Дорога» на волю есть?
— Ну, есть ... А что?
— Я тут еще долго париться буду, — прищурился татарин, — дело мое на доследование отправили ... Ты кассационку писал?
— Адвокат писал ... А что?
— Давно?
— Позавчера.
— Значит, минимум четыре дня в запасе имеешь. «На представку» шпилять будешь. На четыре дня, если заиграешься. Но не больше.
Нет для арестанта ничего более страшного, чем полное безденежье перед лицом неизвестности. Но проигравшийся Кашкет все еще верил в свой фарт, он все еще надеялся отыграться, он уже не чувствовал, как срывается с тормозов ... К тому же Коля сильно рассчитывал на старую любовницу Зинку — в случае чего можно было бы попросить ее передать хоть какие-то деньги через адвоката.
И потому, помедлив, кивнул утвердительно:
— Давай ... В долг как даешь — со «счетчиком», без «счетчика»? Татарин нахмурился:
— Да ладно тебе ... Я ведь не барыга и не беспредельщик какой-то, чтобы людям «счетчик» включать. Если есть желание играть, давай на тех же условиях — десять баксов кон. А через четыре дня, то есть двадцать второго, отдашь, если проиграешься. — Одернув простыню-занавеску, татарин подозвал нескольких арестантов, коротко изложив суть вопроса: — Пацаны, все наш базар слышали?
— Ага ...
— Короче, еще раз: или баксами, или рублями по курсу на день отдачи. Мне все равно. Тут сто баксов, — Равиль небрежно пододвинул стопку купюр, — это тебе в долг. Послюнявь-ка пальцы ...
— Все верно, — кивнул Кашкет, пересчитав деньги.
— Тогда давай ...
Сто долларов Коля просадил меньше чем за час, и только проиграв, понял, в сколь неприятную историю он влетел. Он стал «заигранным», попав в полную зависимость от Равиля. Надо было как можно скорей связаться с Зинкой и уломать ее в четырехдневный срок передать на Краснопресненскую пересылку долг.