Москва тюремная

Карышев Валерий Михайлович

— И тебе того же... Ты кто? — спокойно, почти без интонации спросил пожилой, выслушав торопливое «здрасте».

— Я... человек.

— А право так называться еще доказать надо, — неожиданно вставил его собеседник — плотный мужчина лет сорока. — «Закрыли» тебя за что?

— Как это «закрыли»? — язык Сергея прилип к небу, и фраза прозвучала невнятно.

— Да ладно, не кошмарь его, не видишь — первоход? — неожиданно в голосе пожилого засквозили нотки доброжелательности. — Давай к нам подгребай, не бойсь, не обидим...

Головкин несмело подошел поближе, осторожно поднял глаза на пожилого. Взгляд его — гипнотический, завораживающий — придавливал, точно бетонная плита. Но голос звучал на удивление ровно. Сперва новичку было предложено представиться: кто, откуда, чем на «вольняшке» занимался. Затем — рассказать, по какой статье тихий и скромный зооинженер с подмосковного конезавода попал в привилегированный специальный корпус № 9, предназначенный для особо опасных преступников.

— Ты кто такой? — пожилой пытливо взглянул на Головкина. — Не пидар? Не сука? И вообще — можно ли тебе рядом со мной стоять?

— А вы... кто? — ворочая пересохшим от страха языком, спросил арестант.

— Жулик, — последовало на редкость спокойное. — Вор. В законе я. — Удивительно, но несмотря на то что настоящие законники почти никогда не говорят о себе — мол, я «вор в законе», пожилой представился именно так. — А зовут меня...

* * *

Головкин не знал: его неудачная попытка вскрыть себе вены в камере ИВС Одинцовского УВД сильно всполошила следствие. Доказано: если человек твердо настроился на суицид, то его уже ничто не остановит. А уж если такой человек серийный убийца с явно ущербной психикой, то и подавно. Кто знает, что у него на уме?!

Смерть подозреваемого поставила бы на ходе следствия крест, оставив без ответов многочисленные вопросы: сколько трупов на совести маньяка, в одиночку он действовал или нет, а главное — существует ли «дядя Фишер», которого до сих пор искали оперативники?

К тому же для успокоения населения Головкина следовало судить образцово-показательным открытым процессом, как в свое время Чикатило.

А для этого надо было во что бы то ни стало вселить в него надежду — мол, если сам признаешься, поможешь следствию, то и в живых останешься...

Для подобных случаев правоохранительными органами наработано немало приемов...

ИЗ МАГНИТОФОННОЙ ЗАПИСИ ЧАСТНОЙ БЕСЕДЫ С А. К-ЫМ, ИНСПЕКТОРОМ ГУИНа РФ (ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ ИСПОЛНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ)

— В оперативно-следственной практике существует множество способов расколоть подозреваемого — особенно в СИЗО, особенно — первохода. Его только что взяли, он еще не знает ничего, боится неизвестности. Для таких лучше всего подходит грамотно подстроенная провокация.

Типовая ситуация: подозреваемый есть, косвенные улики есть, но прямых доказательств никаких. И сам в глухом отказе —

даже на «пресс-хате» не ломается. Такого подозреваемого обычно «прокатывают» при помощи тюремной агентуры. Самое простое — отправляют в камеру, где сидит «наседка», то есть сексот, работающий на нас. Если сексот — профи, с грамотно разработанной легендой, с весом в криминальных кругах, он расколет подозреваемого дня за два, максимум — за пять.

Спрашиваешь, есть ли сексоты из числа авторитетов или воров?

Ссученные воры, конечно, есть, но их мало — из тех, которых еще в семидесятые на «Белом лебеде», что под Соликамском, ломали. (ИТУ АМ-244, СОЗДАННОЕ В КОНЦЕ ПЯТИДЕСЯТЫХ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ СОДЕРЖАНИЯ ТАМ ВОРОВ В ЗАКОНЕ. — Авт.) Правда, братва стукачей быстро вычисляет... Был такой вор в законе Лымарь, он же Микола. Был, и нет его. Есть ли такие в московских СИЗО? Может быть, и есть. То есть по логике должны быть. Но мне о таких слышать не приходилось.

(ПУБЛИКУЕТСЯ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЧЕВЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ СОБЕСЕДНИКА.)

У следствия было слишком мало времени. Именно потому Головкина определили не в одиночную камеру, где обычно и содержат маньяков. Именно потому одним из его сокамерников стал милицейский осведомитель, работавший под легендой тюремного «вора в законе»...

* * *

Пожилой мужчина с фиолетовыми татуировками-перстнями на пальцах смотрел на Головкина строго, не мигая.

— Ну, так что там у тебя случилось? Ты не менжуйся, мы ведь тут все свои... Расскажи, как оно на самом-то деле было?! — Говоривший на миг приподнял набрякшие веки, будто бритвой полоснув собеседника по лицу ясным взглядом ярко-голубого цвета.

— Да убийство какое-то на меня вешают.

— Убийство? Кого?

— В лесу расчлененный труп обнаружили, мальчишки из нашего поселка, — произнес Сергей немного окрепшим голосом, сглотнув так некстати набежавшую слюну.

— И что? А ты тут при чем?

— Да ни при чем я. Не убивал я, ничего не знаю, никого не видел.

Головкин уже пожалел о сказанном, уже решил для себя — все, хватит, зачем перед незнакомым человеком открываться, в каком бы «законе» тот ни был... Но взгляд жулика словно прожигал его насквозь. Человека с таким взглядом нельзя было одернуть: мол, не твое дело. Такому мимо воли расскажешь...

— Три ножа у меня в машине нашли, — сипло произнес Сергей, стараясь не смотреть в лицо собеседнику.

— А ножи тут при чем?

— Да ни при чем! Чистые они.

При слове «чистые» вор насторожился.

— А что — значит, и «грязные» есть? Насильник промолчал.

Жулик закурил неторопливо и, выпустив через нос струйку сизеватого дыма, произнес внушительно:

— Вот что: ты не в прокуратуре и не в мусорне, так что под дурака не коси. Хочешь, расскажу, что менты теперь с тобой сделают?