Москва, я люблю его!
Шрифт:
Игорь был очередной попыткой спасти себя.
Человек-ледокаин. Человек-вызов. Человек-внутривенное обезболивание. Человек, вызывающий медикаментозное привыкание, как и все, что были у меня до него. Возможно, для кого-то он целый мир, центр вселенной, личный сорт витамина, единственный, кого можно представить рядом, и любить до ненависти и обратно. Но только не для меня. Очередной парень, просто немного старше, чем обычно.
– Диск можешь оставить себе.
– Тогда нам придется слушать его вместе, – ответил Игорь.
– Я могу скачать альбом
– Откуда ты такая взялась?
– А тебе не все равно? – смеялась я. – Так мы пойдем к тебе?
Я ушла от него в одиннадцать вечера, когда он уснул, привязав его левую руку к спинке кровати. Шла домой пешком – это было просто. Выйти из подъезда, повернуть налево и десять минут идти через тесные пьяные дворы пятиэтажных домов. Внутри пустота, а в ушах – инди-рок.
Дома все спали. Открыла дверь своим ключом, потом кралась в комнату на цыпочках. Включила ноут и стала искать квартиру для совместного проживания. Написала в статусе социальной сети, «рассказала друзьям».
Тут же позвонил Санчес.
– Моя тетка давно хочет сдать квартиру в соседнем доме, – говорил он. – Пятый этаж, две комнаты. Только все некогда этим заниматься. Можем завтра днем сходить, посмотришь. Кстати, а зачем это тебе?
– Достали все. Самостоятельности хочу.
Договорились встретиться в двенадцать.
В квартире никто не жил больше года. Мебель была покрыта равномерным слоем пыли толщиной с мизинец. Старые обои, мутные стекла, небрежные занавески на окнах. Плиту, казалось, не мыли с прошлой осени. Из-под правой камфорки выполз таракан и торопливо скрылся у стены. Стоило открыть дверцу шкафа, как мне под ноги выпал дырявый пакет гречки и пакет японской рисовой лапши.
В туалете не работал слив. Ручка горячей воды постоянно отваливалась и с грохотом падала в ванную.
– Нужно немного убраться, – сказал Санчес.
– И сколько твоя тетка за все это хочет?
– Сорок в месяц. Оплата три месяца вперед.
– Ты одурел? – Я скорчила самую брезгливую гримасу, на какую было способно мое лицо. – Это не сорок, Санчес. Это двадцать! Максимум двадцать пять косарей в месяц. И передай своей тетке, что за сорок она ее будет сдавать до второго пришествия. Так что или двадцать, или я буду искать дальше.
– Подожди, я сейчас позвоню.
Пока Санчес объяснялся с теткой, я зашла в комнату, чьи окна выходили на лес и железную дорогу. В шкафах до сих пор стояли черно-белые фото незнакомых мне людей. На ковре висело фото кареглазой кудрявой девочки пяти лет, в круглой деревянной рамке. На стене – календарь за позапрошлый год, остановившийся в этой квартире на апреле. В стенных шкафах еще висели старые пальто и плащи; на полках лежало несколько мягких игрушек.
Мне почему-то нравилось здесь, несмотря на годовой слой пыли, затхлый запах, моль и прочие неудобства.
– Двадцать два косаря, – объявил мне Санчес через десять минут.
– О’кей, – согласилась я. – Но у меня есть еще одно небольшое условие.
– Ну?
– Ты чинишь всю сантехнику, убираешься везде, моешь полы, меняешь занавески и выводишь всех насекомых, которые здесь живут.
– А ты не обнаглела, девочка?!
– А что такого? Здесь работы на один день максимум. Могу принести тебе диски с музыкой, чтобы было веселее. Что тебе нравится?
– Ладно, – недовольно протянул Санчес. – Сделаем. Когда будешь переезжать?
– Когда найду девчонку для совместного проживания. Если до сентября не найду, то в первую неделю поселюсь одна. Деньги я тебе на следующей неделе отдам, когда ты все приведешь здесь в порядок. Так что не волнуйся.
В следующий понедельник Санчес позвал меня принимать работу. Квартира, еще неделю назад заросшая пылью, грязью и плесенью, кишащая тараканами, сияла чистотой и пахла химической свежестью.
Я отдала Санчесу предоплату, а он отдал мне ключи. Три затертых до мутного блеска ключа и брелок – фонарик. Ушел в восемь вечера.
Сидя на полу в комнате с окнами, выходящими на внутренний двор, я смотрела телевизор и пила красное из бутылки, хотя на кухне было достаточно посуды, нормальной, чистой, пригодной к использованию – Санчес перемыл все, до чего смог дотянуться.
Прозрачные занавески, казавшиеся грязно-серыми в прошлый раз, на самом деле были светло-бежевыми с изящными вкраплениями узоров из атласных нитей.
Когда совсем стемнело, занавески начали нежно сиять теплым розоватым светом с улицы.
Тогда я решила, что эта комната будет моей.
Глава одиннадцатая
На майских праздниках Полетаев праздновал день рождения. Девятнадцать лет. Поехали в загородный коттедж на Волоколамском шоссе. Два этажа, гараж, небольшой бассейн и сауна, бильярд и настольный теннис, деревянная беседка, овитая плющом, мангал, баскетбольное кольцо на воротах и садовые гномы в траве у забора.
Катю тоже пригласили. Ехали на электричке, потом ловили такси, чтобы доехать до дома. Там уже ждали однокурсники. Миша приехал с девушкой. Катя отказалась бы ехать, если бы знала. Они сидели на скамейке в беседке, девушка закинула ноги ему на колени, курили вишневый кальян и целовались.
Играла музыка. Парни жарили шашлык, девушки в купальниках резали салат на кухне, парочки уединялись – кто в ванной, кто в комнатах на втором этаже. Другие играли в бильярд и пили текилу между партиями.
Катя взяла бутылку мартини. Пила и плакала, закрывшись в ванной. Смотрела на себя в зеркало, размазывала тушь по щекам, путала волосы руками, вспоминала, как Миша расчесывал их зимой в Египте.
За дверью кто-то говорил. Два голоса, мужской и женский. Крик, плач, кто-то упал, потом снова поднялся. В дверь постучали. Катя быстро вытерла слезы и открыла. Миша придерживал свою девушку, едва стоявшую на ногах. Босая, лохматая. Слишком много выпила. Она бросилась к унитазу, тяжело дыша и всхлипывая. Миша растерянно смотрел на нее, не зная, что делать.