Москва, я люблю его!
Шрифт:
– Он знает?
– Нет… я ему звонила. Такого номера не существует. И писала тоже. Письма возвращаются обратно.
– Тебе сказать как подруга или просто как девушка?
– Скажи как хочешь.
– Маш, какая из тебя мать? Тебе бы еще жить да развлекаться лет восемь, а не сопли вытирать. Ты сама еще ребенок, маленькая девочка, маленькая и глупая… Куда тебе ребенок? Но решай сама. Мне жаль, что я познакомила вас. Если бы не я, ничего этого не случилось бы.
У меня не было денег. Катя не вернула свой зимний прошлогодний долг. Мне было неудобно напомнить ей об этом, а сама она, казалось, вообще забыла о нем. Или делала вид, что забыла. Я позвонила ей и, смущаясь, напомнила о деньгах. Катя ответила, что у нее в кошельке всего сто рублей, и отдаст, когда будут деньги после летних каникул.
Тогда я решила продать свой фотоаппарат, который Игорь подарил мне прошлой осенью. Написала статус в социальной сети и попросила «рассказать друзьям», добавила примеры снимков, сделанных камерой. Она была в хорошем состоянии и стоила прилично, но я готова была отдать ее за треть цены, лишь бы побыстрее от нее избавиться и получить деньги.
Через час мне написал Миша. Он готов был приехать прямо сейчас и забрать камеру. Мы договорились на вечер. Мне было интересно, стал бы он покупать эту камеру, если бы знал ее историю, если бы знал, для чего мне срочно нужны деньги?
В самом верху его страницы висело похожее на мое объявление. Миша продавал свой красно-белый костюм автогонщика.
Мы обменялись. Миша отдал мне деньги, я ему – камеру. Проводила его до машины. Ему понравилось в городе, говорил, что вырос в похожем районе.
– Звони, если что, – сказал он, садясь в машину. – Я не знаю, что у тебя случилось, и не знаю, захочешь ли ты говорить об этом, но мне почему-то хочется сделать для тебя что-нибудь… хорошее. Если тебе нужна помощь… любая, пиши мне или звони.
– Можешь забрать меня из больницы завтра днем? Сейчас мне просто некого об этом просить…
– Заберу. Скажи только, куда ехать.
Я обещала позвонить и сказать вечером. Миша уехал, а я взяла Оксанин велосипед и медленно поехала в сторону станции и вещевого рынка. Ехала и набирала номер Солодова, а механический голос по-прежнему отвечал, что абонент временно недоступен. Под окнами его дома цвели «золотые шары», во дворе сушилось белье, на покосившейся скамейке спала полосатая кошка, на земле – две пустые миски.
Подняла голову на его окна на втором этаже. Зашла в подъезд, на первом этаже стояли две детских коляски, старый велосипед и пахло кошками. Выше запахло борщом и жареной картошкой – в пятиэтажках всегда знаешь, что приготовили на обед соседи.
Стоя перед его дверью, я долго не решалась нажать кнопку звонка. Прикладывала ухо, прислушивалась к звукам из квартиры, цепляясь за каждый воображаемый шорох. В один момент мне даже показалось, что в туалете спускают воду, хотя это был просто шум. Я потянулась и позвонила, раздался порывистый тонкий свист.
Тишина. Пустота.
Ни звука приближающихся шагов и теряющихся тапок из глубины квартиры.
Ни пропущенных вызовов на мобильном.
Ни новых сообщений, ни электронных писем.
Спускаясь вниз, я загадала – если первым, кого я встречу, будет парень или мужчина, то я оставлю ребенка. Если девушка или женщина, то подумаю еще до вечера. Я не любила загадывать, но никак не могла отделаться от этой странной и глупой привычки. Загадывала на каждую мелочь.
Первой встретилась девочка пяти лет. Телефон молчал. Я загадала, что если Солодов не позвонит до девяти утра следующего дня, то я избавлюсь от ребенка.
Обратно решила ехать вдоль Первомайской. Никуда не спеша, я медленно перебирала педали, а в голове, будто из ниоткуда, появлялись глупые рифмованные строчки, в каждой из которых был Игорь Солодов.
Иногда я записывала их в старый блокнот в твердой обложке с фотографией Алсу, оставшийся еще со школьных времен. Он вечно болтался в моей сумке, пустой и ненужный. Я лепила между его страниц мятные жвачки, когда не было возможности выбросить их. Я никогда не понимала, зачем существуют блокноты. Теперь, спустя два года, блокнот пригодился мне. За неделю я исписала его почти наполовину.
Доехать до дома еще два квартала и записать две новые глупые строчки, за которые когда-нибудь мне будет стыдно.
Погрузившись в собственные мысли, я не заметила выезжающий со двора внедорожник. Скрип тормозов, сильный удар, туман, а потом липкая темнота.
Мне казалось, я вижу продолжение своего утреннего сна. Я видела брата – пятнадцатилетнего, загорелого, босого и в дурацких зеленых шортах, которые ему кто-то подарил. Он сидит у дачного сарая в Плесе, где мы отдыхали каждое лето, и чинит свой велосипед. Он был недовольным и оглядывался на меня, будто не хотел, чтобы я к нему подходила и разговаривала с ним. Но я подошла. Не могла не подойти. Хотела спросить его, что мне делать дальше. Он ничего не ответил. Оставил велосипед и убежал вниз по берегу, к самой воде. Я бежала за ним и звала его по имени. Наконец он обернулся и показал мне средний палец, а потом просто исчез…
Когда я очнулась в больнице, рядом была Оксана. Болел живот, каждое движение отзывалось болью во всем теле, даже открывать и закрывать глаза было тяжело – болела голова.
Я сломала Оксанин велосипед и потеряла ребенка, но я была жива и, можно сказать, легко отделалась. Синяки, ссадины… Меня решили оставить в больнице еще на несколько дней, чтобы понаблюдать за моим состоянием.
Игорь не позвонил. Я сидела на кровати и гипнотизировала телефон. Позвонил Миша.
– Как ты? – спросил он. – Просто ты просила забрать тебя, но не позвонила. С тобой все в порядке?
– Не совсем, – ответила я. – Ты сможешь забрать меня сегодня вечером?
– Смогу.
Я сказала ему, куда нужно ехать. Меня отпустили домой под расписку. Миша встретил меня внизу и, ничего не спрашивая, отвел к машине.
– Спасибо, что не задаешь лишних вопросов, – сказала я, пристегиваясь.
– Захочешь, сама расскажешь. Домой?
Мне казалось, он и без слов все понял. Поэтому ничего не спрашивал. Я кивнула и закрыла глаза. По дороге просила остановить машину, тошнило. Наверное, от перенапряжения. Миша держал волосы и вытирал мне лицо влажными салфетками.