Москва, я люблю его!
Шрифт:
Представляла, что она проводит лето с Мишей, как она будет сидеть у меня в туалете, курить одну за другой, пить вино и рассказывать об этом, когда наступит сентябрь, начнется второй курс, и мы все вернемся в Москву.
Когда не спалось ночью, я до утра сидела в социальной сети. Разглядывала чужие счастливые фотографии и слушала музыку.
Зашла на страницу Миши. Он продал свой костюм автогонщика и купил новый шлем. В его альбомах появились новые фотографии. Фонтаны на Манежной площади, старый Арбат, парк скульптур на Октябрьской, Фрунзенская набережная и Андреевский мост.
То же самое снимала я, когда Игорь отдал мне эту камеру. То же содержание, но другие ракурсы. Простые, милые кадры. Я не видела в них ничего особенного, но внутри на время становилось теплее, и мурашки медленно разбегались от поясницы, и таяли в районе плеч.
Разглядывая Мишины фотографии, я улыбалась. Впервые после расставания с Солодовым.
Лето было холодным, воздух не прогревался выше десяти градусов, солнце не появлялось неделями, небо опустилось, дождь лил не переставая. То тихой водяной пылью, то хлестким шумным ливнем.
Я продолжала бегать. Каждое утро пробегала пять километров, несмотря на дождь, слякоть и холод.
Руслан позвонил сам – в понедельник, – напомнил про день рождения, пригласил на родительскую дачу в субботу. Говорил, что будут только бывшие одноклассники.
Дача была недостроенной и холодной. Девушки резали салаты, парни ушли в магазин за водкой, вином и пивом. Вернулись через сорок минут. Ели заварную лапшу, сидя за столом в свитерах, куртках, шапках и перчатках. Мерзли руки и ноги.
Руслан слушал тосты, пил водку и много смеялся, поправляя шапку на голове. Она нелепо торчала, и хотелось снять ее. Включили музыку, Руслан растопил печь, стало чуть теплее. Темнело рано. Кто-то вскочил и побежал во двор к дереву, тошнило.
Руслан продолжал пить, обнимался с друзьями, завывал их любимые песни, неуклюже танцевал. Его девушка осталась в Москве, не поехала с ним. Я вышла подышать на крыльцо. Повеяло прохладой и влажным ветром, дождь тихо шептал по листьям деревьев, оставаясь невидимым. Над крыльцом горел фонарь, вокруг него яростно копошились мошки.
В доме смеялись и шумели. Руслан вышел на крыльцо, встал рядом и закурил, звал обратно в дом, беспокоился, что замерзну, предлагал еще выпить. Я согласилась.
Я проснулась на разобранном диване под пледом, рядом сопел Руслан. На соседней кровати его друг с Оксаной.
Руслан потянулся и открыл глаза.
– Мы расстались с Аней.
– Почему?
– Я все еще люблю тебя. Через неделю еду в Москву, через месяц буду ждать тебя. Переедешь ко мне?
Густые и аккуратные рыжие кудри, будто Руслан специально укладывал их. Оживший профиль Пушкина. За год Руслан стал еще больше похож на поэта золотого века. После меня у него были девушки. Очень много и часто. Говорили, что видели, как они целовались в местных клубах и барах и уединялись в кабинках туалета.
Я не ответила Руслану, но эту неделю до своего отъезда в Москву он был рядом. Приходил каждый день, приносил что-то вкусное, как в то лето на даче. Белый шоколад, мятные конфеты, пирожные с фруктами, мороженое. Мы ходили в лес за грибами и черникой, собирали ее руками и сразу ели, а потом смеялись, глядя на свои сине-черные пальцы. Днем он помогал мне возиться в родительском огороде, собирал колорадских жуков, заливал их керосином и поджигал. Я же помогала его бабушке закрывать банки с огурцами и помидорами. После мы пили чай. Бабушка рассказывала о современной молодежи и о том, что было в ее время. Секс она называла «игрой в петелечку», а женский половой орган – «курочкой».
Каждый год в конце лета дед брал полотняный мешок, сшитый бабушкой, и шел собирать рябину для домашнего вина. Мы с Ванькой всегда помогали, срывали крепкие грозди, до которых могли дотянуться, кидали в мешок, искали новое дерево.
К семи вечера набирали мешок рябины и шли домой. Отрывали ягоды, выбрасывали все испорченные, а остальные промывали, клали в большую кастрюлю, заливали водой и накрывали крышкой. Кастрюля была светло-голубой с красными цветами. Ее ставили на низкую табуретку в ванной. К ноябрьским праздникам вино было уже готово.
Нам было по десять, и мы пробовали его в числе первых, а на стенах уже висели вышивки крестом. Две синицы на ветке, церковь в снегу, ветка сирени.
К началу осени мне по частицам удалось собрать себя заново. Я похудела, волосы отросли. С короткими было даже лучше – черты лица оказались ярче и выразительнее – будто исчезло все лишнее и ненужное, а осталось самое важное.
– Знаешь, мне как-то неудобно говорить тебе об этом, – начал телефонный разговор Санчес. – Я не думал, что так получится.
– Не тяни уже. Говори, что хотел.
– Пока вас не было, приезжала тетка и заходила в квартиру. Что-то ей там нужно забрать из старых вещей. Книгу какую-то, что ли. И фотки старые. Сначала все было нормально, и она три дня ничего не говорила об этом, а вот вчера… В общем, ей не очень понравилось, что вы сделали с квартирой.
– А что такого мы с ней сделали? Мы выбросили старый сломанный холодильник, от которого твоей тетке лень было избавиться. Он стоял у входа в Машкину комнату и мешался. Мы постоянно ударялись об него плечами и локтями. Синяки неделями не проходили.
Что дальше? Мы сняли плешивый ковер со стены и снесли его на помойку, потому что из него летела моль.
Мы разобрали старый стол и убрали его за шкаф. Старый диван… я спала на нем месяц, и каждую ночь пружины впивались мне в бока. Мы купили новый и выбросили старый. Повесили новые шторы на кухне и поклеили нормальные обои в коридоре. Заметь, они сочетаются по цвету с мебелью и шторами. Что не так?
– Ей кажется, что вы чувствуете себя хозяйками, обживаете квартиру и все такое. Ей это как-то неприятно. Цветы вон расставили, заросли на балконе устроили. Понимаешь, они жили в этой квартире больше двадцати лет, а тут появляетесь вы и вешаете на стену фото своей семьи, ставите на полки свои духи, выращиваете свои бегонии на подоконниках. Она ожидала увидеть свою старую квартиру, где выросли ее дети, а увидела две чужие комнаты, где почти год жили две незнакомые ей девочки, которых она не видела даже на фото.