Мост через огненную реку
Шрифт:
Постепенно вокруг мейерских братьев стала собираться армия. Следующей весной она перешла границу, и теперь запылал уже северный Тай-Ли. Тогда тайцы ударили на Ориньян, неприкосновенную область, вина которой славились по всему континенту. Но что до этого тайцам – их вера запрещала пить вино! Ориньян они разорили – сто лет после этого нашествия хорошее вино было в Империи редкостью – но на выходе из ориньянских холмов их ждали все те же всадники в черных саванах. А с востока, из Аккадской степи, уже надвигались эз-рийцы…
Никогда, ни до, ни после, Запад и Восток не бились с таким ожесточенным упорством. И во многом стараниями мейерских братьев Полуденные войны, вместо того чтобы длиться десятилетиями, закончились всего за несколько лет. После победы часть выживших братьев рассеялась по Империи, дав начало не одной знатной фамилии. Но многие рыцари, особенно те, что окружали сюзерена, не захотели расставаться. В награду за доблесть они вытребовали у отцов церкви право основать монашеское братство – это был первый из череды монашеских орденов. Мейерские братья получили земли Аркенайна, построили там замки и скрылись за их стенами от мира людей.
Много легенд ходило об этих замках. Говорили, что там совершаются Божьи чудеса, и пока молятся братья, Империя непобедима – так оно, кстати, и вышло: конец ордена совпал с падением державы. Но говорили и другое: что братья поклоняются Хозяину, служат в своих замках сатанинские службы и предаются противоестественным грехам, и что главный из замков, также носивший название Аркенайн, построен на месте древнего языческого храма… Рассказывали про легендарные богатства ордена. Наконец, отец последнего из императоров приказал провести расследование деяний братьев.
Следствие вел Священный Трибунал, который находился под патронатом Ордена Небесного огня. Орден был непреклонным изобличителем всех и всяческих ересей, а также императорским указом получил право наследования половины имущества изобличенных еретиков – другая половина отходила казне.
Клаус Мейер, последний великий магистр мейерского ордена, был, может статься, и еретиком, но человеком большого мужества. Он так и не признал ни одного из обвинений, а когда его спрашивали о сокровищах, лишь смеялся: они ведь зовутся живыми мертвецами, какие же за гробом деньги? Два года длилось следствие, а суд провели за четыре дня. Нераскаявшихся узников обезглавили, раскаявшихся разослали по монастырским темницам, а великого магистра и четверых магистров ордена сожгли на Поле Отрубленных Голов за городской стеной. Когда пламя уже лизало ноги Мейера, он проклял императора, Империю, столицу и всех, кто пришел посмотреть на его казнь. Церковь объявила, что проклятие еретика не имеет силы. Может быть, и так – но оно сбылось. Не прошло и двадцати лет, как император и его бездетный сын оказались в могиле, Империи больше не существовало, столица была разрушена и на ее развалинах гуляли голод и черная оспа.
– Сокровищ, из-за которых все затевалось, так и не нашли, – закончил Энтони свой рассказ. – Уцелевшие братья разбежались, замки опустели. Потом Аркенайн и Торкенайн стали Аккадским хребтом, реальная история ордена забылась, а поэты так все запутали, что корень их баллад совершенно потерялся. Так что после этой войны вы сможете поражать воображение дам рассказами о том, как прогулялись по легендарной стране мертвых. Успех обеспечен… Кстати, замки эти – самое удобное место для разбойничьих гнезд, какое только можно придумать. Правители Мойзельберга знают, что делают: они отдают ненужные им земли и перекладывают на нас свою головную боль по части пресловутых разбойников.
Пока Бейсингем рассказывал, Гален немного опомнился и уже не был похож на ребенка, слушающего сказку Выслушав Энтони, он лишь покачал головой:
– Признаться, вы меня удивили, милорд…
– Это было заметно, – улыбка Энтони вышла чуть ироничной, но генерал вроде бы не обиделся.
– Да, но зачем это надо вашему королю? Если эти земли все равно ваши, к чему брать на себя такие обязательства? Выводить разбойников – занятие малоприятное.
– А вот этого я не знаю! – воскликнул Энтони. – Может быть, в этих горах есть серебро или алмазы. А может быть, он решил искать сокровища мейерских братьев. В конце концов, просто так получить хороший кусок территории тоже неплохо. Вдруг лет через сто в Мойзельберге передумают и станут осваивать те места? И в любом случае – разве у нас есть выбор?
– Выбора нет, – пожал плечами Гален, – но знать, во что мы ввязываемся, все же охота.
– Самое неприятное, – уже серьезно сказал Энтони, – что эти земли пользуются дурной славой не только в Мойзельберге, но и в Трогармарке. По правде сказать, я предпочел бы балий-скую подкову, будь она даже в два раза длиннее, чем сейчас.
Гален поднял глаза и посмотрел на Энтони – долго, внимательно и удивленно.
– Я не суеверен, – усмехнулся Бейсингем. – Но не могу сказать того же о наших солдатах. Для них это будет не слишком приятная прогулка. А на следующий день после того как они поймут, куда мы идем, думаю, такое же настроение будет и у балийцев. Так что еще раз говорю: я бы предпочел подкову. Но сие, увы…
– Вот именно! – помрачнел Гален. – Это зависит не от нас.
По дорогам вдоль Саны гоняли скот, и они были широкими и удобными. Гален с балийцами направился приречной летней тропой, проходившей по заливным лугам низкого берега, а Бейсингем пошел по зимнему тракту, отстоявшему от реки на восемь миль. Вдоль него располагалось множество городков и деревень, так что можно было ночевать под крышей, чего не скажешь о союзниках, которым приходилось довольствоваться палатками и кострами. На топких заливных лугах даже деревень не было.
Через восемьдесят миль луговой берег повышался. Там-то и располагался замок Саутон, форпост ордена, первый из мейер-ских замков на их пути. В городишке близ поворота на Саутон Бейсингема застало письмо Галена – союзник извещал, что намерен остановиться в замке на дневку. Энтони вспомнил жадное детское любопытство цыгана и усмехнулся: как будто бы могло случиться иначе!
Сам он совершенно не интересовался замками: этот род строений надоел лорду, выросшему в родовом гнезде, еще в детстве. Однако в том же городишке их ждали еще и двое офицеров союзного штаба. Оказалось, что у генерала Шар-мийона, командующего балийской артиллерией, три дня назад был день рождения. Союзники собирались устроить пирушку и послали гонцов за вином и закусками, а также с поручением пригласить Бейсингема и его штаб. Энтони приказал своим тоже остановиться на дневку, намереваясь поехать в замок и попраздновать от души.
Дневка – это отдых разве что для лошадей, для всех остальных это день, в который надо переделать все накопившиеся дела. Нельзя сказать, чтобы Бейсингем и его офицеры выехали рано. Впрочем, у балийцев царила та же самая суета, и все были заняты тысячей надоедливых мелочей – за исключением командующего, который заявил, что сегодня он отдыхает, и пусть хоть солнце остановится. Означенное светило уже склонилось к зубцам крепостной стены, когда во дворе замка собрались штабные офицеры обеих армий и некоторые из полковых командиров.