Мост через огненную реку
Шрифт:
Сана руку не отняла, однако по-прежнему молчала. Карета остановилась, и Энтони вдруг понял, что ничего не знает – кто будет на свадьбе, где она состоится. Похоже, их не встречали, даже дверцы кареты никто не отворил. Что такое? Энтони немного подождал и вышел наружу. Ни кучера, ни лакеев не было, во дворе пусто. Он оглянулся на ворота – вслед за ними никто не приехал. Что еще за новости?
Сана, не дожидаясь, когда Бейсингем подаст ей руку, тоже выбралась из кареты. Он услышал ее сдавленное восклицание и лишь тогда перевел взгляд в ту сторону, куда она смотрела – на фасад дома. Левое, малое крыльцо закрывали висящие
Оказавшись внутри, они пошли туда, куда вели выложенные на полу вдоль стен яркие ленты. Само собой, они в доме не одни, но выделенная молодым часть особняка полностью отгорожена. Даже еду слуги будут оставлять на столике возле запертой с их стороны двери. «А ведь к лучшему!» – подумал Энтони. Теперь все зависит не от чьих-то уместных или неуместных слов, взглядов, подарков «со значением», а только от него, от его умения сделать так, чтобы его жене было с ним хорошо.
Они вошли в большую комнату – Энтони раньше ни разу здесь не бывал. Резные панели стен, высокий потолок, широченная кровать под балдахином, перед ней – небольшой накрытый на двоих стол на колесиках, чтобы его можно было вывезти в коридор. Сана присела на ступеньки, ведущие к кровати, беспомощно уронив руки. Энтони, так же молча, опустился рядом с ней.
– Есть хочешь? – наконец, спросил он первое, что пришло в голову.
– Потом… Давай сначала покончим с этим скотством… Энтони как сидел, так и застыл, глядя на нее.
– Ну что? – зло крикнула она. – Ты ведь получил, что хотел! Да, то, что для тебя приятней всего на свете, для меня – не удовольствие, а скотство. И что ты теперь собираешься делать, чтобы я ни о чем не пожалела?
«Тебе полезно знать, к чему она привыкла!» – вспомнил Энтони. И вправду, полезно.
– Доказать тебе, что это не так… Чтобы не судила обо всех по козлам!
Бейсингем взял Сану за руку, та вздрогнула и отстранилась. И тут он услышал смех – холодный, знакомый, издевательский. Энтони вскочил как подброшенный, шагнул к окну, вцепившись в приоткрытую раму. Он смотрел во двор и молчал, перебарывая и не в силах перебороть горечь в груди. Все так и должно быть, ничего доказать не удастся, потому что он ей противен, и это непреодолимо. Не может мужчина не быть противен, если женщина видела его таким…
«Ты получил эту женщину. Ну, и что теперь?» – это быт не привычный невидимый собеседник, это были его собственные мысли, ясные и безнадежные. Много-много лет, наполненных стыдом и отвращением…
«Все – обман, – горько подумал он. – Небось, ради смирения… Мог бы и подобрее быть, раз я в него верю…»
Прошло несколько невероятно долгих секунд, потом Сана подошла к нему, стала рядом, как будто хотела что-то сказать – но ничего не говорила. И тогда он спросил, словно в холодную воду кинулся:
– Скажи, он приходил к тебе перед свадьбой, Хозяин? Сана кивнула.
– Показывал
– Показывал… – поморщилась она. – Омерзительное зрелище. Я всегда знала, что Далардье – погань, но чтоб такая…
– Далардье? – не понял Энтони.
– Ну не ты же! – пожала она плечами. – Тебя перед этим месяц пытали. Кто бы еще столько продержался? А вот он просто мурлыкал – как смотрел, как плечиком поводил… Мразь! Этот гад ночной пытался что-то там шептать насчет мужества и доблести, я ему сразу так и сказала… – она замялась.
– Что сказала? – переспросил Энтони.
– Можно я не буду повторять? Я с ним говорила теми словами, какими у нас козлики разговаривали. Отвела душу напоследок – монахиням произносить такое не пристало…
«Врет! – подумал Энтони. – Врет, потому что… потому что не хочет унизить…» В груди, от сердца, разлилось тепло. Раз она так говорит – то пусть так и будет!
– А герцогине Оверхилл пристало? – засмеялся он и крепко обнял Сану. – Хотя… ты бы слышала, как отводит душу Эстер – я хоть и военный, а в ее речи половины выражений не знал… Впрочем, я тоже с ним поговорил не по-монашески.
– Тони… а что он про меня говорил? – Сана не отстранилась, наоборот, ухватила его за руку. – Тоже какие-нибудь гадости?
– Ничего нового. Все, что ты мне рассказывала – про мистерии, про козлов, с которыми ты… Ну, так ведь я все это знал…
Она запнулась, с удивлением взглянула на него.
– Скажи, а ты на самом деле просил у Далардье пощады?
– Да, – он сразу подобрался, рука, лежавшая на плече Саны, напряглась. – Именно так все и было. Очень мерзко и очень унизительно, если тебе это действительно важно.
– Не то чтобы важно, меня такими вещами не проймешь, я и не то видела… Да не в этом дело, успокойся, – Сана нетерпеливо дернула Энтони за палец, и он вздрогнул, очнувшись. – Дело в том, что я… я ведь лгала тебе про мистерии! Хотела побольнее ударить, чтобы ты оставил меня в покое. А когда увидела все это, заветный обряд… Если бы ты сказал, что ты меня любишь… Почему ты этого не сказал, Тони?
– Я думал, ты знаешь… – смущенно проговорил он. – Сана, ты на самом деле не хочешь есть? Я ужасно голоден… Пожалей супруга, солнце мое, давай все-таки пообедаем…
«Святой Ульрих! – неслышно шептал он, пока шел вслед за Саной к столу. – Подари мне еще одно чудо, прошу тебя! Пусть я умру за мгновение до того, как соберусь сказать ей правду!»
На четвертый день им надоело сидеть взаперти. Однако выходить к остальным было еще рано, не положено. Тогда они надели костюмы для верховой езды, Энтони выбрался во двор – при его появлении все, кто там был, поспешно спрятались, – оседлал лошадей и вернулся за Саной. Когда они снова вышли, ворота уже были услужливо распахнуты.
Нижний город был почти безлюден, зато в предместье оказалось полно народу. Едва они выехали за стену, к ним подбежали сразу несколько человек, остановили лошадей. Энтони напрягся, ожидая непристойных комплиментов, но вместо этого услышал: «Счастья вам, милорд!» Торговка фруктами окликнула их и протянула ранний персик, самый большой в своей корзинке, отказавшись принять плату. Они поехали дальше – и никто не говорил непристойностей, все лишь желали счастья.
– Не узнаю наших горожан, – сказал Энтони, когда они выбрались за частокол. – Что это с ними?