Мост
Шрифт:
— Выглядит нормально, — сказал он, ухмыляясь.
Он открыл дверь.
Вспышка света заставила Джона вскрикнуть.
И не одного его.
Он услышал крик Чиньи и Джакса. Он резко отскочил назад вместе с остальными, едва не споткнувшись на цементном тротуаре, и только тогда пришёл в себя, когда Локи схватил его сзади за руку, поднял и дёрнул назад.
Тошнотворный хлюпающий звук ударил в уши Джона. Это звучало как шипение жира, что-то среднее между ударом током и куска сырого мяса, брошенным на гриль.
Согнув колени, Джон присел на корточки, несмотря
К тому времени, когда он снова обрёл способность видеть, разум Джона уже начал складывать всё воедино: резкий свет, эти ужасные звуки, сиплые вдохи видящих вокруг него, резкий укол боли от Врега. ещё не глядя, он уже почувствовал запах.
Что-то в яркости этого запаха поразило его разум так, как никогда не смогли бы ни звуки, ни визуальные эффекты, включая клубы чёрного дыма, которые поднимались в уже рассеивающемся облаке.
И тут он увидел его.
— Боги, — услышал он всхлип Джорага рядом с собой.
Высокий видящий вцепился в руку Джона с другой стороны от Локи. Джон почти не замечал этого, хотя обе хватки причиняли ему боль где-то в дальнем уголке сознания.
Он не мог отвести взгляда от Гаренше.
Фрагменты продолжали собираться, превращаясь в связную картину, которая на самом деле не нуждалась в подробностях. Его разум всё равно подмечал детали. Второе ОБЭ — должно быть, оно вспыхнуло, когда Гар открыл дверь. Оно аккуратно рассекло большого видящего пополам, отрезав его голову, шею и добрый кусок груди и верхней части тела от остального туловища.
Оно превратило добродушного, любящего исследователя органики и скандально известного извращенца-видящего из Монголии в две дымящиеся, странно обескровленные кучи по обе стороны искрящейся и жужжащей мембраны, созданной новым ОБЭ.
Джон мог лишь смотреть на то, что осталось от видящего.
Он знал Гара много лет, почти столько же, сколько Ревика. Он смотрел на эту дымящуюся, пахнущую мясом груду плоти и костей, парализованный, неспособный понять её смысл.
Остальные тоже не двигались.
Затем с губ Ревика сорвалось ругательство на языке, которого Джон никогда не слышал.
Из него вырвался свет — горячая, яростная вспышка, заставившая всех отступить назад.
Ревик, казалось, ничего не заметил. Его ярость разгоралась, становясь всё холоднее и горячее в разных нитях по венам его aleimi. Эта комбинация казалась иррациональной, может быть, даже неуместной, но Джон не мог не согласиться ни с одним из своих ощущений.
Видящие вокруг него, казалось, тоже зеркально вторили этим чувствам.
Затем вспышка жёсткого света покинула щит вокруг Ревика.
В тот раз это был чистый огонь.
Когда свет вырвался из него, с губ Ревика сорвался крик. Не совсем крик — в нём жило слишком много гнева, чтобы он был настоящим, по крайней мере, в том смысле, в каком Джон представлял себе крик.
Джон почувствовал, как что-то ударило его в грудь.
Не боль, но что-то в нём просто… ушло.
Опустошение было таким сильным, что у него подогнулись колени, хотя свет проходил сквозь него, а не от него или от кого-то ещё. Он почувствовал, что Джораг пошатнулся, схватил Джона за руку, возможно, чтобы удержать их обоих на ногах. Врег издал рычащий вопль, и внезапно Джон ощутил их всех, разъярённых, но странно сосредоточенных.
Он не чувствовал горя, по крайней мере тогда.
Это была чистая, необузданная ярость.
Промежуток между светом, вышедшим из Ревика, и результатом, наверное, был коротким, но он казался длинным. Там жила тишина. Джон слышал только громкие, глухие удары своего сердца, порывы ветра, когда свет Ревика отбрасывал воздух в сторону, их прерывистое дыхание…
Затем органическая стена взорвалась.
Стёкла не треснули, а рассыпались, превратившись в порошок.
В какой-то момент второй и третий трансформаторы взорвались снопом искр. Где-то краем сознания Джон понимал, что ему следует отойти в сторону, что он должен убраться с дороги или хотя бы прикрыть лицо, но он просто стоял, глядя на стену, чувствуя, как конструкция раскачивается и искажается, ощущая вспышку присутствия за Барьером, когда те, кто находился внутри Башни, отреагировали на приток света. Впервые Джон осознал, что это, должно быть, агенты СКАРБа, полиция Нью-Йорка, видящие, работающие на Агентство чрезвычайных ситуаций и другие правительственные органы.
Мысль была мимолётной, но тут же исчезла.
Органические стёкла продолжали разбиваться, падая вниз, как вода. Одно полотно упало с правой стороны, разлетевшись на тротуаре прямо за этими двойными дверями.
Джон потрясённо смотрел, как оно падает, как металл сгибается и трещит.
Серия резких вспышек страха пробежала рябью по краям его света. На этот раз страх исходил не от них — он исходил от видящих внутри Башни.
Но Джон не мог заставить себя чувствовать отмщение, не сейчас.
Всё, что он чувствовал — это ярость в свете Ревика, сосредоточенность, которая становилась пугающе острой по мере того, как смерть Гаренше становилась реальной и окончательной для всех них. Ярость Ревика ударила по свету видящих, которые стояли рядом с ним, но не ослабила их; скорее, она пробудила их, уплотнив их свет, обострив их разум.
Через несколько секунд щит вокруг Ревика стал твёрдым как алмаз, непроницаемым.
Без фанфар всё здание, все семьдесят пять этажей, погрузилось во тьму.
Джону потребовалось ещё несколько секунд, чтобы понять, что это тоже сделал Ревик.
Он вырубил электричество.
Джон почувствовал, как пальцы Джорага сжались на его руке, почувствовал удивление от него и других видящих, даже сосредоточившись на поддержании щита вокруг Ревика. Большинство из них отступили от элерианца, когда это сделал Джон, в прямом и переносном смысле давая ему пространство для работы.
Ревик работал даже сейчас, когда конструкция Дренгов дёргалась и искрилась, пытаясь оправиться от того, что он уже сделал с ней.