Мосты
Шрифт:
– Тпру, - остановил телегу Негарэ.
– Доброго времени и бог в помощь!
– Спасибо, люди добрые!
– Просьба у меня к тебе, молодушка...
– Говори, незнакомый путник.
– Есть у меня колбаска... Не нагреешь, молодушка?
– Пожалуй, нет. Боюсь, подгорит, есть не станешь.
Дождь пронизывал до костей. Но мы согрелись от смеха.
Негарэ погонял коней и все восторгался:
– Остры на язык бабенки в этой заводи!
Затем вынул из десаги круг колбасы, отломил каждому по куску.
– Пойдет и так, без подогрева.
До самой Кукоары он молчал. Когда кто-нибудь из нас напоминал о бравичанке, сердито поворачивался:
– Вылазьте из телеги. Видите, на подъеме коням тяжело.
Затем мгновенно спохватывался и смеялся вместе с нами.
...Конечно, и холод, и голод, и трудную дорогу лучше всего выдерживают молодые. Но зато, как положат голову на подушку, дрыхнут без задних ног.
– Проснись, тебя к телефону!
– Кто?
– Откуда я знаю...
– Мать пожала плечами.
– Спишь, будто перед дождем.
На дворе распогодилось. Солнечно. Тепло. Жить хочется. Дедушка на завалинке грел свои кости. Складывал лозу. Готовился подвязывать виноградник. Увидев меня, заговорил:
– И ты, парень, цвести собираешься? Вылупился, значит... Открыл глаза!..
Отца в сельсовете не было. Дядя Маноле, заместитель отца, без конца дул в трубку, надрывался:
– Алло! Алло! Что? Собрать народ?
Потом повесил трубку. Красным липованским платком вытер пот со лба. Отвел душу бранью:
– Как затрезвонит эта дьявольщина - страх божий!.. Ни фига не слышно! Черт бы побрал этот телефон! Никак не могу к нему привыкнуть.
Я и не смог узнать, кто меня вызывал.
– Леший их разберет... Звонит каждый, кому не лень.
Снова затрещал телефон. Дядя Маноле с мольбой взглянул на меня. Я снял трубку.
Вдруг целый шквал хлынул мне в ухо. Говорил Алексей Иосифович Шеремет.
– Что, к вам в Кукоару еще не дошла советская власть? Где председатель? Почему повесили трубку?
– Здравствуйте, Алексей Иосифович.
– ?!
– Да, это я...
– Поздравляю...
– заговорил он иным тоном.
– От души. Новых успехов!
– Спасибо, но...
– Знаю, отлично знаю! Не строю на этот счет никаких иллюзий... Пройдет еще много времени, пока станешь настоящим секретарем райкома. Но станешь!
– Благодарю...
– Одной благодарностью не отделаешься... Достань блокнот и запиши. Сегодня окружен Берлин. Соберите в клубе народ, сообщите эту радостную весть. Выступи с лекцией. Не забудь о подготовке к севу. Посевная теперь фронт крестьянства.
Да, не зря молвится: дождь ли, снег - дороге не стоится.
Не стоялось фронтовой дороге. Она вела к концу войны. Скоро петля захлестнет палачей. Берлин в кольце!
Мать моя, мамочка! Я совсем позабыл о своем новом звании секретаря райкома комсомола. Забыл все на свете. Радоваться? Грустить? Да что это все, что мои личные дела по сравнению с вестью о том, что Берлин в клещах?
Надо найти отца. Сообщить новость. Надо собрать Кукоару в клуб.
4
Отца застал у тетушки Анисьи. Он сунул корове в пасть деревянный колышек, и девушки гоняли ее по двору. С влажной морды падали клочья пены.
У края завалинки отец мыл руки и говорил с несколькими парнями.
– Такое дело... Я вам разрешаю, потому что Жуков вошел в Берлин. А так ни за что не разрешил бы.
– Разрешил... И фронт с нами заодно, и сам господь бог.
– Слушай, а ты чей?
– Тудоракэ...
– Смышленый, в отца...
– Вы отца не трогайте.
– Ну, а чем господь вам помогает, хотел бы я знать?
– Первомай совпал с пасхой, дядя Костаке.
– Что ты имеешь в виду?!
– А что?
– Иными словами, вы праздник устраиваете по случаю Первого мая? Не пасхи?
– Ну конечно.
– Придумано хитро... Молодцы! Будь по-вашему, - согласился отец. Можете договариваться с музыкантами.
Я замер от удивления! Как узнал отец, что войска Жукова в Берлине?
Тетушка Анисья торопилась с глиняным кувшином в погреб за вином. Не знала, как отблагодарить отца за помощь.
– Если хотите кормить корову зеленой люцерной, надо накосить заранее... дать ей привять... Или смешивайте с соломой. Скотина не захворает, молока будет вдоволь. А так - мало толку. Не разрешайте ей пастись на люцерне, да еще по росе. Разве так можно, девчата?
– Грехи наши тяжкие!
– повторяла тетушка Анисья.
По дороге домой я спросил:
– Откуда ты знаешь, отец?
– Про Берлин?
– Да.
– Вся Кукоара знает!
– Я думал, что несу тебе новость.
– Какая же новость? Большие вести сразу доходят к людям. А весть о Берлине... Ее же поют все телеграфные провода! Поднимаешь трубку - тысяча голосов наперебой. Люди потеряли сон... Вся Кукоара знает.
– Звонили из райкома.
– Да, насчет митинга... С самого рассвета только об этом и разговоров. Что сказать людям? Они и так все знают...
– Про сев не забудь!
– Сев... Разве люди сеют по писаному? Мы, что ли, учить их будем?
У перелазов люди толковали - стояли по-весеннему, с непокрытыми головами. Большую весть крестьянин всегда встречает, сняв шапку.
– Наши в Берлине, Костаке...
– Бог им в помощь!
– отозвались голоса.
– Глянь-ка, пожалуйста... Когда вышло это письмо?..
– попросил отца пожилой мужик.
Жена дяди Штефэнаке, съежившись, сидела на завалинке. На коленях лежало сито, полное писем. Раньше она по весне выносила на подворье в этом сите пушистых цыплят. Теперь, как вернулась из эвакуации, целый день дымила махоркой. Не наведывалась к соседям. Никого не хотела видеть. Словно всех винила в смерти Штефэнаке.