Мосты
Шрифт:
– Проверим, можно ли ему поручить воспитание детей. О директорстве, разумеется, и речи быть не может.
В районо на меня уже был заготовлен приказ. Освобожден от должности директора, назначен учителем. Мне предстояло передать школу математику. На здоровье. Ноги у него длинные, пусть побегает.
Дома, однако, меня поджидала еще одна великая "радость". Прокопий Иванович торчал у нас с самого утра. Хотел, чтобы именно я стал тысяцким на свадьбе. Конокаром, как говорят в Кукоаре. Свадьбу он устраивал, конечно, с музыкантами.
– Да вы что, в самом деле, Прокопий Иванович, глумитесь надо мной?
– Избави бог! Просто хотим, чтобы свадьба прошла достойно... А без конокара какая свадьба?
– Слушай, кто тебя послал?
– Все! И родители жениха, и родители невесты, и, понятное дело, сами молодые... Не отказывайте в такой день. Кого еще просить? Все на фронте.
– Но ты ведь знаешь, мы с невестой... Ну, дружили...
– Знаю... Да что делать? Я просил Яцку. Он бы меня выручил. Так верхом не умеет ездить.
Проклятье! Всего можно было ожидать, но конокаром на Викиной свадьбе я себя даже в самом дурном сне не видел. Конокар на собственной свадьбе! Все пялят на меня глаза. Все отпускают двусмысленные шуточки. Человек предполагает, бог располагает... Хи-хи-хи! На добро позарилась. Ну, да тот, видно, побогаче будет. А Негарэ - сквалыга. Ненасытная утроба.
– Не могу, Прокопий Иванович. Если бы что другое... Пойми ты Меня, не могу!
– Понимаю. Но свадьба с музыкантами... И без конокара?
Он ушел недовольный, сердитый. Будто я у него в долгу!
– Держись как следует. Сердце у тебя не из воска!
– сказал отец.
Честно говоря, я его не понял. Зачем мне держаться? Зачем быть конокаром? Скакать на жеребце с калачами, как жернова, сыпать прибаутки, пока невеста в обморок не упадет?
В голове гудели слова товарища Шеремета: "Деньги на них государство тратит... курсы... педагогическое училище... Оплаченный отпуск... А он соизволил... Поссорился с милой и уехал! Башмак ему тесен станет - тоже все бросит. А чувство ответственности, моральные обязанности перед обществом? Две тысячи лет назад Аристотель сказал, что человек не может существовать вне общества. Человек вне общества или бог, или зверь! Что это за анархия среди педагогических кадров?!"
Да, товарищ Шеремет умел снимать стружку. Ничего от меня не осталось. И вдобавок я не знал, кто такой Аристотель и что такое анархия.
Конокар или нет - это мы еще посмотрим! А пока что я сбегал в школу, стал рыться в книгах, присланных из Ленинграда, чтобы узнать, кто такой Аристотель и что за штука эта анархия. Таков уж человек: не терпится ему узнать, как его обругали. Я нашел анархию и анархизм. Это была длинная история. И не по моим зубам. С Аристотелем проще. Был он человек, как все люди. Сделал много добрых дел. В логике, психологии и медицине. Только с философией не справился. Соскользнул на боковую дорожку и попал в болото идеализма. Надо поискать и слово "идеализм". Но тут дверь учительской открыл дед Петраке. Поставил клюку в угол, хрипло сказал:
– Доброго времени!
– Доброго, дед Петраке.
Зимой старик редко выбирался из своей берлоги. Холод переносил с трудом. Грелся у печки. Сосал лапу, как медведь, говорил дед. Из хаты его выгоняли только чрезвычайные обстоятельства. Болезнь Ирины Негарэ. Или кого-нибудь из ее детей. С тех пор как Митря опять был на фронте, он чаще заходил к ней - узнавать, что парень пишет с "позиции", как старик называл фронт.
Дед Петраке сидел молча. Мог молчать целую вечность. Но я чувствовал, что он ко мне по делу.
– Ну, как ваша жизнь?
– Понемножку, тянем лямку.
– Что Митря пишет?
– Жив-здоров.
В учительской тесно, тепло. Угрелась стариковская одежда. Запахло влажной овчиной, одеждой чабана.
– Вы ко мне, дед Петраке?
– Да, к вам...
– Письмо Митре написать хотите?
– Нет.
– А по какому делу?
– Я вам за это гектар земли обработаю... Не даром прошу...
– Что именно?
– Будь конокаром...
– Вот оно что...
– Люди тратятся на свадьбу. Должно же быть красиво, по-людски.
– Каждый думает о своем благе.
– Нет. Так оно лучше.
– Обо мне никто не думает.
– Думают... Даже девушки...
– Гм.
– Но так лучше. Что было, то забава... Время сгладит...
– Она так думает? Или вы?
– Так лучше.
– Передайте: буду конокаром!
– Покорно благодарим...
– Без гектара...
– Без... Ладно, пусть без...
Дед Петраке грузно поднялся, взял посох в углу. Пошел, широко расставляя ноги. Положив руку на клямку двери, обернулся.
– Доброго времени... Тебе за это воздастся.
Ладно. Пообещал. Да... но можно ли мне? Я же комсорг, учитель. И вдруг конокар на свадьбе! Ко всем моим бедам этой только не хватало. Не-не-не!
– как говорит дедушка.
Поеду-ка я к Шеремету. Узнаю, что там в книгах сказано на этот счет. У меня есть права... но, как сказал Аристотель, еще и обязанности перед обществом. Я бы пошел за советом к товарищу Синице - он здорово умел сближаться с людьми, и его очень любили комсомольцы. О многом спрашивали без стеснения. Но мой вопрос был особенно щепетильный. И вот почему.
Товарищу Синице очень нравились народные празднества. Он был завсегдатаем на свадьбах, крестинах, на всех учительских торжествах, балах. Из любви к обычаям даже на посиделки заглядывал. И не притворялся, не разыгрывал из себя "народника". Такая была натура.
Однажды он попал ко всенощной в Старо-Теленештскую церковь. Поп в знак признательности подарил ему пару калачей. Чудесные калачи! И ведерко красных яиц.
Шут знает, как разнюхали про батюшкино подношение. Болтали на всех углах. И бедный Георгий Васильевич, молодой член партии, прошел боевое крещение - получил первое взыскание: выговор с занесением в личное дело. И в придачу изрядный нагоняй от товарища Шеремета.