Мосты
Шрифт:
— Вот оно что…
— Люди тратятся на свадьбу. Должно же быть красиво, по-людски.
— Каждый думает о своем благе.
— Нет. Так оно лучше.
— Обо мне никто не думает.
— Думают… Даже девушки…
— Гм.
— Но так лучше. Что было, то забава… Время сгладит…
— Она так думает? Или вы?
— Так лучше.
— Передайте: буду конокаром!
— Покорно благодарим…
— Без гектара…
— Без… Ладно, пусть без…
Дед Петраке грузно поднялся, взял посох в углу. Пошел, широко расставляя ноги. Положив руку на клямку двери, обернулся.
— Доброго времени… Тебе за это воздастся.
Ладно. Пообещал. Да… но можно ли мне? Я же комсорг, учитель. И вдруг конокар на свадьбе! Ко всем моим бедам этой только не хватало. Не-не-не! — как говорит дедушка.
Поеду-ка я к Шеремету. Узнаю, что там в книгах сказано на этот счет. У меня есть права… но, как сказал Аристотель, еще и обязанности перед обществом. Я бы пошел за советом к товарищу Синице — он здорово умел сближаться с людьми, и его очень любили комсомольцы. О многом спрашивали без стеснения. Но мой вопрос был особенно щепетильный. И вот почему.
Товарищу Синице очень нравились народные празднества. Он был завсегдатаем на свадьбах, крестинах, на всех учительских торжествах, балах. Из любви к обычаям даже на посиделки заглядывал. И не притворялся, не разыгрывал из себя «народника». Такая была натура.
Однажды он попал ко всенощной в Старо-Теленештскую церковь. Поп в знак признательности подарил ему пару калачей. Чудесные калачи! И ведерко красных яиц.
Шут знает, как разнюхали про батюшкино подношение. Болтали на всех углах. И бедный Георгий Васильевич, молодой член партии, прошел боевое крещение — получил первое взыскание: выговор с занесением в личное дело. И в придачу изрядный нагоняй от товарища Шеремета.
Наверно, Георгий Васильевич Синица после этого тоже рылся в словаре…
Я робко вошел в кабинет Алексея Иосифовича. Что-то пробормотал под нос.
— Пришел! Что же, я должен сам угадать, по какому ты делу?
— Хочу спросить. Можно мне быть конокаром на свадьбе?
— К комсомольскому богу обращался?
— Нет, не заходил.
— Плохо, что не заходил! — усмехнулся Шеремет.
Затем стал серьезным.
— Кто женится?
— Один наш учитель.
— Комсомолец?
— Да.
— А она?
— Нет. Из нашего же села. Мать у нее набожная… По монастырям ездит. А брат комсомолец. Партизан… Теперь на фронте.
— А-а-а, Негарэ?
— Да.
— Что же… ты комсомольский секретарь. Где комсомольцы, там и ты должен быть. Учитель, говоришь?
— Учитель.
— Поп их не венчает?
— Откуда я знаю?
— Как же так? Пришел и даже не знаешь, какая будет свадьба?
— Нет у меня ни малейшего желания быть на этом торжестве.
— Да… но ты должен быть среди молодежи. И в случае чего не поддаваться влиянию. Наоборот, убеди их устроить настоящую свадьбу. Вы, комсомольцы, задавайте тон.
Шеремет снял трубку, позвонил товарищу Синице. Того на месте не оказалось.
— Ладно, переговорю я с Георгием Васильевичем. А лично хотел бы тебе посоветовать: устройте хорошую комсомольскую свадьбу, чтобы о ней молва пошла… Женится учитель, комсомолец. Так можно ли позволить, чтобы старики вас тащили по церквам? Хорошо, что ты приехал. Считай, что организация свадьбы — твое партийное поручение.
Везет же мне! Куда ни кинь, везде клин. Теперь надо подумать о Викиной матери. У нее свои прихоти. Нет, одно из двух: либо комсомольская свадьба, либо венчание без конокара!
Я позвал Прокопия Ивановича в дом бади Василе и выложил ему условие. Вдобавок потребовал, чтобы он одолжил коня у Вырлана. Не буду же я конокаром на нашей кляче, что еле переставляет ноги. Прокопий живет на квартире у Вырлана, вместе хлеб пекут, чтят друг друга — вот пусть и попросит коня.
— Сделаем все по-людски…
Дедушка дома метал громы и молнии. Невеста пришла одолжить бабушкины глиняные горшки. Добрые горшки, известные всей Кукоаре, как и старухины заговоры. Оплетенные проволокой, пропитанные жиром, сохраненные в сухости, в печи.
Теперь старик с трудом вытаскивал их: наполнились золой, паутиной.
Глаза его сверкали. Гулкий голос, как церковный колокол, гудел на всю околицу:
— Ишь… замуж надумала!.. Коровья образина!.. Хвост дерет… Налижется медвежьего меда… А я паутины наберусь!..
Вика смеялась. И теперь была очень похожей на Митрю. Она отдалилась от меня. Я это понял.
— Знаешь, я буду конокаром.
— Кто бы мог подумать…
— Но при одном условии: чтобы не было венчания в церкви.
— Ну, посмотрим.
— Черт возьми! Еще смеешься?.. Или не на всю жизнь надеваешь ярмо?
— Что же мне, плакать?
— Ну… Чего тебе пожелать? От всей души — счастливой тебе жизни.
— Спасибо. И не сердись. Так будет лучше.
— Так будет лучше! Ишь… нашла что сказать… Дома ее ждут, не в чем голубцы варить, а она, коровья образина, размычалась…
3
Жениху и невесте не положено ездить ни на мельницу, ни на маслобойку: чтобы всю жизнь у них потом в голове не шумело.
Но Прокопий Иванович везде поспевал сам. Совсем забегался. Георге Негарэ не придавал значения приметам. Попадется ему кто в лапы родственник ли, чужой, — выжмет все, до последней капли. Недаром говорят: легко на свадьбе гулять, легко на нее смотреть… а уж бегают пусть другие. Свадьба бади Василе была куда скромней. Викина свадьба, по сути, первая на подворье Георге Негарэ. Одних стряпух сколько! Дня три сбивались с ног, суетились, жарили, парили…