Мой адрес — Советский Союз! Том третий
Шрифт:
— Да вот не раскрывает, — хмыкнул Аркадий Натанович и повернулся ко мне. — В общем, вы хотите эту повесть заполучить для первого номер своего альманаха… Борис, ты как на это смотришь?
— Да как-то больше на авантюру смахивает. Мы этот альманах в глаза не видели, даже с Мешавкиным не общались, только с этим молодым человеком, который представился ТЕМ САМЫМ Евгением Покровским.
— Могу показать паспорт.
Я сунул руку во внутренний карман пиджака, извлекая наружу книжицу в красной обложке.
— Да ладно, верим, — отмахнулся Аркадий Натанович. — Но для начала хотелось бы
— Насчёт авторов пока сказать не могу, Мешавкин заверил, что у него уже запаса одной только качественной фантастики хватит на несколько номеров альманаха. А вот с приключениями всё не так радужно, но уверен, что в СССР достойных авторов, пишущих в этом жанре, тоже хватает. Формат альманаха в идеале должен быть аналогичен «Роман-газете», а вот толщиной, как «Звезда», примерно 240 страниц. Никаких стихов, только проза. Насчёт гонорара Мешавкин сказал, что он будет на уровне столичных журналов. Конкретнее пока сказать не смогу. Для меня главное — получить ваше принципиальнее согласие.
— Андрон, да пойми ты, то, что снимает Гайдай — это для быдла!
Мы втроём синхронно повернулись в сторону столика, за которым что-то бурно обсуждали Тарковский и Кончаловский. Про Гайдая только что высказался Андрей Арсеньевич, одновременно яростно давя в пепельнице окурок.
— Почему сразу для быдла? — пожимал плечами Кончаловский. — Просто для невзыскательного обывателя.
— Да назови как хочешь — суть от того не меняется. Как можно смотреть его ленты?! — продолжал возмущаться явно хорошо поддатый Тарковский. — Полная чушь! И мне страшно и горько от осознания того, что наш народ это смотрит, да ещё и с удовольствием. Что мы за нация? К чему мы пришли?!
— Идём, Андрюша, идём к коммунизму, — высокопарно заявил Кончаловский, опрокидывая в себя рюмку.
— Да какой к чёрту коммунизм?! Социализм и тот построить не можем! Люди живут в бараках…
— Тише, Андрюша, тише! Тут у стен, сам знаешь, имеются уши.
И покосился почему-то в сторону нашей компании. Тарковский тяжело вздохнул и что-то пробормотал, я не расслышал, что именно, да мне это было и неинтересно. Я тут решал собственные дела, куда более важные, чем стукачество на режиссёра «Андрея Рублёва», благо что и без меня тут наверняка хватало тех, кто негласно «постукивал» в Контору Глубокого Бурения.
Со стороны «Дубового зала» послышалось оживление, а ещё полминуты спустя раздались звуки романса.
Ой, не будите тумэ ман молодого
Ой, пока солнышко ромалэ не взойдёт
А-а, а-а-а, а-а-а-ай люба
Дай ли чачё да нэй
Ой, пока солнышко ромалэ не взойдёт...
— Цыгане заявились, — криво усмехнулся Аркадий Натанович и повернулся ко мне. — Итак, ваше предложение в общих чертах нам понятно. Если вы не против, мы с Борисом возьмём какое-то время на его обдумывание.
— Примерно?
— Ну-у, возможно, в течение недели дадим ответ. Хватит нам, Боря, недели?
— Думаю, да, — кивнул тот. — Только пусть молодой человек тебе номер своего телефона оставит.
Свой свердловский телефон я ручкой написал на салфетке, которую Аркадий Натанович подсунул мне, он салфетку тут же сунул в карман. Мне лень было лезть за блокнотом, да и лист выдирать из него жалко. Я был уверен, что у Стругацких при себе тоже блокноты имеются, писатели всё же, должны на ходу какие-то мысли записывать… Но видно, они руководствовались теми же мыслями, что я.
— Кстати, нам, наверное, уже пора, — сказал Аркадий. — Мы с Борисом ещё кое с кем должны сегодня встретиться.
— Да, засиделись, — поддакнул брат.
Чего уж засиделись, часа не прошло. Словно прочитав мои мысли, Аркадий Натанович пояснил:
— А вы сидите, вам, наверное, спешить некуда.
Он ободряюще мне улыбнулся, затем достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал две десятки и положил на стол.
— Тут за всё хватит, что уже заказали, включая чаевые официанту.
— Да не нужно, у меня есть деньги…
— Мы вас пригласили — мы и платим. Вы наш гость. Приятно было познакомиться!
Мы попрощались, я остался в несколько растерянном состоянии. Потом подумал — какого хрена?! И принялся за картошку с селёдкой. Потом заказал кофе и кусок земляничного пирога — ну люблю я сладкое, благо что у меня, как я заметил после переноса сознания, вполне себе ускорился метаболизм.
Фух, теперь можно и в аэропорт. Переночую в зале ожидания, сидя в жёстком кресле, зато не опоздаю на самолёт. Вылет в 6.40, и я не стал бегать по гостиницам только ради укороченной ночёвки. Дело молодое, да и тело тоже. Сколько в той жизни я вот так по вокзалам и аэропортам ночевал, ничего, не умер.
Время было почти девять. Ладно, пойду, больше всё равно ничего заказывать не буду, вроде как наелся. Тем более народ подтягивается, администратор вон уже подходил, интересовался, когда я планирую освобождать столик. На всякий случай положил ещё и свою десятку, после чего решительно направился к выходу.
— Эй, парень!
Я повернулся к Тарковскому.
— Вы мне?
— Да-да, тебе. Подойди-ка!
Краем глаза заметил, что в мою сторону стали поворачиваться головы посетителей. Видно, ждали, что будет дальше. Если Тарковский на потеху публике попробует выкинуть какое-нибудь коленце… Не погляжу, что это уже культовый режиссёр, врежу с левой — мало не покажется. Хотя с левой поостерегусь, боюсь снова повредить палец. Тогда с правой, но не в рожу, ему ещё ей светить в присутственных местах.
— Садись!
Тарковский хлопнул ладонью по сидушке стула, больше смахивающего на кресло, а когда я сел, ткнул пальцем в сторону Кончаловского:
— Ты знаешь, кто он?
Андрон, откинувшись на спинку кресла, смотрел на меня, задрав подбородок, и казалось, с трудом сдерживает самодовольную улыбку.
— Человек, который пока больше известен как сын Сергея Михалкова, но имеющий задатки неплохого режиссёра.
Напыщенная мина как-то резко сползла с потемневшего лица Кончаловского, а Тарковский неожиданно расхохотался, хлопая себя по тощим ляжкам.