Мой бедный Йорик
Шрифт:
– Во завернула! – восхитилась Валя. – А говоришь – не получится журналистки. Уже получилась…
– Помолчи, Валька-дурочка! – прикрикнула на нее Ритка. – Ты бы еще про авангардную живопись поговорила! Дай хоть по делу человека спросить. Аня, а правда, что твой покойный свекор – миллионер?
– Правда.
– Так, значит, твой муж наследовал или унаследовал… Как правильно?.. Короче, получил богатое наследство?
– Получить-то получил, но еще не понятно что, – усмехнулась Лонгина.
– Счастливая Анька! – Ритка закивала головой, и Валька тоже, ей в такт. – Так у вас и дом, наверное, и квартира, и иномарка?
– Есть вроде. Не знаю только, насколько это мое. Да и надо ли оно мне? Вот что у меня точно есть в собственности, только мое и никого больше, так это картина Таможенника…
– Какого таможенника?
– Я сама сначала не поняла. Василий Иванович лично мне завещал одну картину. А Таможенник – это прозвище знаменитого французского художника Анри Руссо. Он таможенником когда-то работал, вот его так и прозвали. Странная такая картина. Экзотический лес с тропическими фруктами на ветвях. Обнаженная девушка заходит в лесное озеро, чтобы искупаться. А в воде отражается большая черная кошка. Называется картина – «Прыжок черной пантеры».
– Тоже авангард? – просила Валя, боязливо поглядывая на Ритку.
– Спроси что-нибудь полегче, – ответила Аня. – Хотя я немного почитала про него в справочнике. Раз уж он мне достался… Руссо рисовал в стиле «наивной» живописи.
– Наивной, – повторила Валя. – Что же тебе только одну картину завещал свекор?
– Одну-единственную.
– А может, она дорогая, картина эта?
– Думаю, квартиру в центре Питера на эти деньги купить можно. Но мне кажется, что он не поэтому ее мне завещал. Он, вообще, был странный человек. Разговаривал необычно, вел себя не так, как все. Мне кажется, что эту картину он мне не просто так завещал, а хотел меня предупредить, что ли?
– О чем предупредить? Чтобы ты не ходила купаться в джунглях? – засмеялась Ритка. – Какая жалость, а я думала, мы завтра с утречка на речку сбегаем. А, подруги? У нас, кажется, пантеры не водятся? В любом случае, мы тебя Анька так просто какой-нибудь драной кошке не отдадим. Аня, что с тобой, подруга?
– Да нет, ничего, это я так…
Ерунда какая-то. Акулина вспомнилась со своими странными словами. Черная кошка, желтый властелин, тихая вода… Не верить священнику или чему-то священному… Василий Иванович тоже предупреждает с того света. Сама, буквально на ходу, придумала это подругам, а поверила в свои слова только сейчас. Ведь черная пантера – и есть черная кошка? Чепуха какая-то! Акулина, наверняка имела в виду кошку, которая через дорогу перебегает. Обычная примета, суеверие. А тихая вода? Не купаться ей, что ли?..
– Ну, завтра? Первый луч солнца? Молочный туман? Бодрящая водичка? Не боишься, Анька? Заметано?
– Заметано…
Как будто замётным неводом, перегородили девчонки утреннюю речку визгом и смехом. Так, наверное, купались на зорьке и при татарах, и при Петре, и при военном коммунизме. Пока вода будет мокрая, так и будут лететь брызги от женских рук и ног множеством отражений этого прекрасного мира.
Речка бежала весело и резво, и не было нигде ни тихой воды, ни черной кошки, ни, тем более, желтого властелина. Может, это солнце – желтый властелин? Но оно только выходило из-за деревьев и было розовое, свое, родное, без всяких там властных амбиций. Жизнь без суеверий и глупостей, без зависти и обмана! Просто жизнь!..
Такими чувствами переполнялась Аня в это утро, отдуваясь и отплевываясь, ныряя с головой, но почему-то опасаясь брызг, которыми доставали ее девчонки. Когда над речкой прозвучала знакомая мелодия, она не сразу сообразила, что это проснулся ее мобильник. Подплывая к берегу и выбегая на непрогретую еще траву, Аня подумала, что звонок в бассейн – дело обычное, естественное, а вот сюда, на лесную речку – какое-то кощунство…
Звонил Иероним. В такую рань? Он, наверное, еще спать не ложился?
– Аня! Все с наследством решилось. Поздравь меня. Дом в Комарово сгорел… Так и сгорел, как простая, старая деревяшка. Что тут удивительного? И жирафы горят, и рукописи, и холсты. Да, обвалился горящий пол, и огонь перекинулся в подвал, вся коллекция погибла. Твой Таможенник? Естественно, тоже. Ты думаешь, нарисованное озеро может затушить пламя? Не переживай, бери пример с меня. Что ни делается, все к лучшему. Слыхала такую философию? Такой получился погребальный костерок! Соседи говорили: выше сосен было пламя. А что там у тебя за смех? Празднуете?.. Купаетесь?.. С кем?.. Спозаранку?.. Ну понятно. У нас тут огонь, а у вас – вода. Все нормально. Приезжать тебе? Не знаю. Как хочешь. Дело твое. Я в абсолютном порядке и совершенно спокоен. А что мне? Со мной мое главное наследство – мой талант.
Часть вторая
Ложь священного имени
Глава 8
О женщины, вам имя – вероломство!
Нет месяца! И целы башмаки,
В которых шла в слезах, как Ниобея,
За отчим гробом. И она, она –
О Боже, зверь, лишенный разуменья,
Томился б дольше! – замужем! За кем!..
В ста метрах от мастерской мужа делил лестничную площадку с агентством недвижимости магазин эзотерической литературы и восточных прибамбасов. Аня частенько заходила туда, чтобы купить какую-нибудь священную безделушку: хрустальную пирамидку, можжевеловые шарики, сандалового слоника, многорукую статуэтку… Ей представлялось, что грозные в прошлом идолы, способные вызывать грозу, прекращать засуху и предотвращать эпидемию, теперь высохли до сувенира и, в лучшем случае, могут облегчить головную боль. На дверях магазина отпечатанные на принтере объявления приглашали в кришнаиты, в школу индийских воинов-кшатриев, в секции группового исцеления.
Аня воображала себя в окружении экзотических адептов. Ей очень пошли бы красная точка на лбу и яркое сари. Хороша бы она была и в китайском костюме на шнурочках. Или в древнеегипетской позолоченной одежде, с удлиненными глазами – вылитая Клеопатра! К тому же она читала в «желтой» прессе, что египетская царица была небольшого роста и с челочкой. А глаза Аня удлиняла себе, сидя на лекциях в университете. Очки она носить стеснялась и, глядя на доску, оттягивала в стороны края век, чтобы сфокусировать какое-нибудь мудреное слово, написанное мелом. «Бихевиоризм», например.
Стать главой секты бихевиористов было бы заманчиво. Надо только придумать красивые одежды, колокольчики-бубенчики, отгоняющие злых духов, и выбрать какую-нибудь историческую праматерь – к примеру, Анку-пулеметчицу. Ане представились хрустальные пулеметики «Максимки», направляющие энергетические потоки в нужном направлении, сандаловые тачаночки и она сама – в развевающемся кумачовом платье прямо на голое тело…
А может, это все от одиночества? Лютого городского одиночества, которое стережет ее и в мастерской мужа за китайской ширмой, и на улице в сырой подворотне или за ярким рекламным щитом?.. С какого времени Аня почувствовала его, ведь она уже успела к нему привыкнуть, свыкнуться, как с неизлечимой болезнью? Наверное, с прошлого лета, с пожара в Комарово, когда сгорел старый неуютный дом. Тогда был первый приступ. Она так сильно горевала о скрипучем старике, как не печалилась о смерти свекра. К одному из стариков она все же привыкла больше, привязалась к нему, как бельевая веревка на веранде. Иероним со странным торжеством в голосе говорил, что не верит жене, считает, что она страдает по сгоревшему наследству, особенно, по «Прыжку пантеры» Таможенника – Анри Руссо. Аня в ответ огрызнулась, сказав, что только Иерониму «дым отечества и сладок и приятен». А потом махнула на него рукой: пусть думает, как ему удобно. Вообще-то, она не верила, что он не верит.