Мой бедный Йорик
Шрифт:
– При чем здесь – брюнетка или блондинка? Главное – поймать образ, а в сюрреалистическом сюжете главное – деталь. Вкусная деталь…
– Насчет вкуса, – перебила его Аня. – Ты брал уксусную кислоту?
– Да. Брал, – с показной честностью признался Иероним. Наконец, он выпрямился, сделал пробный шаг, уже смело подошел к полке, взял прозрачную бутыль и подал Ане. Смотреть он еще предпочитал несколько в сторону.
– У меня неожиданно родился еще один сюжет, – сказала Аня, покачивая на руке бутылку и задумчиво глядя на обнаженную девицу. – «Горящая Бритни Спирс». Это
– Успею, – кивнул Иероним, но тут же взвился: – Ты с ума, что ли, сошла?! Хватит с меня пожаров. Вообще, кто это в доме погорельца говорит о бензине и поджоге? Жена называется!.. А вообще, идея хорошая. Надо подумать. «Горящая Бритни Спирс». Как бы сгорает в творческом огне. Вспыхнувшая поп-звезда на поп-небосклоне. Вспыхнула и сгорела. Ты, Аня, молодец, даже умница!..
Обнаженная натура не разделяла его восторга перед этой идеей. Глаза девицы испуганно забегали, она стала озираться в поисках одежды, которая была разбросана по всей студии. Она, конечно, слышала поговорку «муж и жена – одна сатана», но не предполагала, что до такой степени. Однако путь к отступлению был отрезан – в дверях стояла чокнутая с бутылкой в руках. Возможно, с бензином.
– Зато ты не молодец и не умник, – ответила Аня. – Последнее время ты выпекаешь картины, как блины. Я даже удивляюсь, что тебе понадобилась какая-то натура. Тебе давно пора выкинуть кисточки и взять в руки малярный валик.
– Что ты гонишь?! – воскликнул Иероним, вскидывая порывисто руки и отступая на задний план. Но там сидела обнаженная девица, и его шатнуло обратно к жене.
– Это ты гонишь! Тебе нужно много денег? Нам не хватает? Я транжирю направо-налево, требую бриллиантов, сапфиров? Сейчас идеальные условия для спокойной, вдумчивой работы…
– Ты ничего не понимаешь, – выдохнул Иероним. – Ничего… Ни капельки… Не знаешь и не понимаешь. Потому тебе легко сейчас кричать и размахивать руками. Тебе легко быть правой и умной. Потому что ты ничего не понимаешь!…
Девица вздохнула облегченно. Раз опять началась междоусобица, то поджигать ее в ближайшее время не будут.
– Ты помнишь, что ты обещал в прошлом году на могиле отца? Ты говорил, что докончишь его последнюю работу – «Автопортрет с женой». Это были громкие слова, пустые обещания?
– Ничего я не забыл. Я помню, что я обещал и своему отцу, и твоему тоже. Я все выполню, все сделаю. Дай только мне развязаться… Я все еще сделаю…
– Ты извини меня, Йорик. Мне иногда кажется, что ты все уже сделал, что твоя ария уже спета, а теперь осталась одна только подпевка…
– Что ты сказала? – он подбежал к ней с вытянутыми руками, то ли не умея бить, то ли не зная, куда их девать. – Ты мне это говоришь? Ты же знаешь, как расходятся мои картины на Западе! Их рвут у меня из рук, за них дерутся, платят бешеные бабки…
– Но почему тогда о тебе молчат искусствоведы, серьезные художники? О тебе трубит желтая пресса, считает твои деньги, в Интернете
– А ты, значит, шпионишь за мной по Интернету, по страницам газет? Подглядываешь? Это не ты, случайно, фотографию им послала? Больше некому! Папарацци, шпионка…
– Вот как? А я думала, это фотомонтаж.
В этот момент в дверь позвонили. Пользуясь моментом, Иероним выскочил из студии в коридор. Ане показалось, что она услышала его облегченный вздох, когда он проскользнул мимо.
– Неужели нельзя квитанцию сунуть в ящик?.. Зачем тебе понадобилось заказывать отчеты оператора связи с доставкой на дом? – на ходу Иероним послал упреки по двум возможным адресатам.
Пока Иероним открывал дверь, Аня поставила сумочку, достала мобильник. Странная история! Иероним же присылал ей SMS-ку. Она как раз выходила из университета, когда пискнуло в левом боку. Он спрашивал, когда она будет дома, она ответила, что уже едет. Почему же тогда возникла эта сцена с голой девицей, рисованием без карандаша?
Из коридора раздалось такое знакомое «О-о-о-о…», почти как «го-о-о-о-о-л» бразильского футбольного комментатора. Не может быть! Отец в кои-то веки приехал в гости?
В прихожей отца не оказалось. Там обнимался Иероним со своей мачехой Тамарой и Виленом Сергеевичем. Какая идиллия! Трудно поверить, что совсем недавно такие встречи заканчивались скандалами и выяснением отношений. Имя Тамара, даже если оно встречалось в поэме Лермонтова или детском стихотворении про пару санитаров, вызывало у Иеронима приступ ненависти. Упоминание же имени мачехи вместе с Виленом действовало на него, как отвар мухоморов на викинга-берсерка. Теперь он кричал в прихожей «о-о-о-о…» и радовался, как ребенок круглосуточного детского сада редкому появлению родителей.
Как быстро меняются люди! Одна, похоронив мужа, тут же нашла себе спутника жизни. Другой – резко воспылал любовью к ближним, которых вчера ненавидел всей душой. «О женщины, вам имя – вероломство!» Но и мужчины, вы ничем не лучше.
– Анечка! Дочурка моя! – в глазах мачехи насмешка. Неужели придется целоваться с ней? Куда денешься, если муж уже протоптал дорожку к серпентарию! – А мы видели тебя из машины. Хотели подвезти, а потом решили за тортиком завернуть. Вот, держите… Йорик, какая хозяйственная у тебя жена! Чешет по Каменноостровскому, из сумки зеленый лук торчит. Повезло тебе с женой.
– Вы же еще и учитесь, Анечка. Скоро у вас диплом? – подключился к светской беседе Вилен Сергеевич.
– Уже через год.
– На чем решили специализироваться? Радио, телевидение, печать, а может, паблик рилейшенз?
– Решила специализироваться на зеленом луке, холодном борще и котлетах по-киевски, – закрыла Аня тему.
Иероним с гостями прошли в студию, а Аня пошла на кухню, готовить обыкновенный холодный борщ для гостей.
– А ты работаешь! – послышался голос Вилена Сергеевича. Очевидно, гости увидели голую девицу. – Может, мы не вовремя?