Мой бедный Йорик
Шрифт:
Училась она теперь заочно. Приезжала на факультет только на установочные лекции и экзаменационные сессии. Одногруппников-очников встречала редко, теперь ее окружали на факультете новые люди, все какие-то бывшие: бывшие комсомольские работники, бывшие политруки, был даже один бывший актер откуда-то из Северодвинска. Эти бывшие наперебой принялись за ней ухаживать, отчего Аню невзлюбила женская часть заочного отделения. Но Иероним в дни сессий, как нарочно, вспоминал о жене и заезжал за ней на машине, отсекая любые возможные проводы и ужины. Играл в ревность или действительно ревновал.
Постоянной работы у Ани не было. Писала время от времени в бульварные журналы и газеты, в основном, для предоставления в университет. И вообще, до окончания учебы не стремилась искать приличную работу. В деньгах она и раньше не особенно нуждалась, а теперь и вовсе, что называется, «могла себе многое позволить».
Дело в том, что Иероним Лонгин за этот год стал необычайно востребованным на Западе художником. Никакой Никита Фасонов не мог сравниться с ним по количеству дорогих заказов. Что-то такое Иероним уловил, что-то поймал в своих по-прежнему авангардных работах. Потому что старые полотна, которые, по мнению Ани, были не хуже и не лучше новых, так и пылились в мастерской. Их не брал ни огонь, ни покупатель. Зато новые произведения Лонгина-младшего расходились мгновенно, краска не успевала просохнуть. Иероним купил новенький джип, дал крупную взятку и получил в аренду мастерскую на Австрийской площади, которую ему, не сообразуясь с российским законодательством, завещал отец. Так он мог завещать сыну и саму Австрийскую площадь…
Аня просила мужа купить, а лучше построить загородный дом. Но он сказал, что после пожара в Комарово не может в ближайшее время заводить новый. Нужно время чтобы душевная рана, а вернее, ожог, затянулась. Чтобы жена не расстраивалась, он подкидывал Ане «на булавки», словно она собиралась покупать целый булавочный склад или галантерейный магазин. Чем лучше и благополучнее была Анина жизнь, тем неспокойнее становилось у нее на душе. Какая-то черная кошка царапала ее изнутри – возможно, со сгоревшей картины Таможенника.
В этот день она напрасно съездила в университет, преподаватель прогулял семинар. «Заболел», – сказала методистка с безадресной злобой в голосе. По блестящим носу и глазам руководителя семинара Аня безошибочно могла поставить ему диагноз. Сердитая методистка расписалась в зачетке у всех присутствующих и отпустила их домой.
На радостях Аня решила приготовить «горячий холодный борщ». Этот кулинарный рецепт родился прошлым летом, еще в старом доме. Только она нарезала окрошку для борща и поставила остужаться свекольную воду, как на кухню ворвался Иероним. Он только что выяснил отношения с мачехой, а после скандалов у него просыпался зверский аппетит. Такая у него теперь была особенность – после драки махать ложкой или вилкой.
– Что у тебя там? Наливай!
– Подожди немного. Это же холодный борщ. Ему надо остыть.
– Плевать – наливай! Умираю…
Аня тогда не стала спорить, налила полную тарелку дымящегося холодного борща. Иероним сказал, что ничего в жизни вкуснее не пробовал. С тех пор «горячий холодный борщ» стал ее фирменным рецептом. Готовился он просто, вот подготавливался сложнее. Аня все время что-нибудь из компонентов забывала купить, и приходилось возвращаться. А Петроградская сторона – не самое удачное место для путешествий с продуктовыми кошелками. На этот раз Аня вспомнила уже у самого подъезда про зеленый лук.
«Надо брать мужа с машиной и делать шопинги, – решила она твердо. – Мелкими набегами я уже сыта по горло. Или самой получить права, купить какой-нибудь „гольфик“ или „гульфик“. Вон баба несется по Каменноостровскому на „опеле“, а вон еще одна, еще…» Женщин-водил было так много, что Ане показалось, будто она – последняя из женщин, бредущая по улице с хозяйственной сумкой, из которой торчат перья лука. Ей даже стало как-то неудобно. Но, с другой стороны, мечту она себе придумала хорошую – курсы, экзамены, стрессы, первые вмятины, разборки на дорогах… Это уже какая-то другая жизнь.
Решено! Она вошла в подъезд и стала подниматься по лестнице, вслух перечисляя составляющие холодного борща, словно детскую считалочку. Яйца, свекла, колбаса, лук… На «огурцах» она уже звенела ключами. А уксус? Есть ли у них уксус? Полцарства за уксус! Кажется, Иероним брал зачем-то уксусную кислоту, для каких-то художественных нужд…
Оставив в прихожей сумки, Аня заглянула в мастерскую и тут – словно хлебнула уксуса, может, даже уксусной кислоты. В центре светлой и просторной студии, недавно отремонтированной, еще пахнущей не художественными, а бытовыми красками, прямо на полу сидела незнакомая девица, одетая только в солнечный свет. Иероним стоял перед совершенно чистым листом бумаги, голый по пояс и почему-то согнувшись. Наверное, начал рисовать снизу. Он то поглядывал на девицу, а потом на лист бумаги, то делал какие-то движения рукой, но, к сожалению, в руке ничего не было – ни карандаша, ни уголька.
– Карандашик забыл взять, – тихо проговорила Аня.
Девица сначала испуганно вытаращила на Аню глаза, но, увидев миленькое личико и трогательную челочку, как-то сразу успокоилась. Аня прочитала в ее взгляде что-то похожее на презрение, будто голой среди одетых была как раз Аня. Девица явно сомневалась в скандальных способностях молодой жены.
– Ты мешаешь мне работать с натурой, – проговорил Иероним несколько осипшим голосом.
– Подать тебе карандашик? – таким же тихим голосом спросила Аня. – Или ты чем-нибудь другим теперь рисуешь?
– Оставь свой ернический тон. Сразу видно настоящую журналистку: не понимает ничего, но сразу же делает глупые, поспешные выводы.
– Разве я делаю выводы? Я задаю вопросы, можно сказать, интервьюирую. Иероним Васильевич, что это вас так скрючило? Вы, часом, не карандашик пропавший проглотили? Без комментариев? Хорошо. Тогда такой вопрос: как будет называться будущая картина? «Не ждали»? Где-то я такую картину уже видела…
– Если тебя действительно интересует, я могу тебе сказать. Это будет сюрреалистическая работа…
– Может ню-реалистическая?
– Скорее, в духе постмодернизма, – впервые за два года супружества Иероним давал ей объяснения по поводу своей техники живописи, можно сказать, оправдывался. – Рабочее название картины – «Бритни Спирс – лохотронщица на Апрашке». По-моему, идея неплохая…
– По-моему, тоже. Но только она не очень-то похожа на Спирс.
– Кто?
– Красный конь в пальто! С картины Петрова-Водкина. Все голые, а красный конь один в пальто, как дурак! – Аня позволила себе немного резкости. – Натура твоя – брюнетка, да и фигура… Лохотронщицы, кажется, стоя работают?