Мой ботаник
Шрифт:
От обиды закусила губу. На языке почувствовался металлический привкус крови.
— Ты не можешь так, — произнесла, но, как ни старалась, голос предательски задрожал. — Не можешь решать, кем мне стать, где учиться, что носить и с кем дружить. Не можешь решать, за кого мне выходить замуж! Я не проституткой стать хочу! Не кассиром в «Пятёрочке». Господи…
— Помолчи, — сухо отрезал отец, сверля меня взглядом. — Ты не понимаешь, что говоришь. И телефон свой сдай.
— Что?! — окончательно опешила я.
— Он тебе
Набрала побольше воздуха и вымолвила:
— Маме бы это не понравилось, — развернулась и позорно сбежала.
Да, говорить такое было низко и подло. Я не должна была приплетать маму, но обида от несправедливости душила меня, мешая нормально делать вдохи. Душила не только она, но и слёзы. Я старалась никогда не плакать и у меня получалось.
Нечего сопли разводить.
Залетела в комнату, закрылась и осела на пол, прислонившись к двери.
Завтра я увижусь с Игорем, и мы вместе подумаем, как узнать, в какой больнице лежит Зацепин. Блин… надеюсь, с ним всё будет хорошо…
Глава тридцать восьмая
о взрослых поступках
Иван
Когда отец зашел в палату, я сразу понял, что мне не оправдаться. Бывает у него такой взгляд, когда он уже и слушать не будет, редко, но бывает. Это момент, когда стоит просто молчать, но я так не умею. Опустив крышку ноутбука, я отложил его на тумбочку, но первым говорить не стал.
— Как ты себя чувствуешь? — несмотря на злость, спросил отец.
— Уже неплохо, — сказал я и, как назло, тут же закашлялся.
— Мать все узнала и скоро приедет сюда, — сказал он мне.
Я поморщился, заранее предвкушая скандал, но отец не спешил начинать орать, сел возле кровати и долго на меня смотрел.
— Говори уже, — попросил я, понимая, что без разбора полетов все равно не обойдется.
— Я думал, ты взрослый, — сказал он как-то почти обреченно. — Я разочарован.
— Чем, бог ты мой?! — не выдержал я. — Тем, что я заболел? Тебе припомнить, как ты себя до гипертонических кризов доводишь? Откуда такая драма, па!? Да, я виноват. Я облажался с этой простудой, не оценил ее по-настоящему, так что теперь…
— Причем тут твоя простуда?! — перебил меня отец. — Хотя да, перетянуть бы тебя ремнем за такое отношение к себе, но дело не в простуде.
— А в чем? — не понимая, закатил я глаза. — Что я уже такого, по твоему мнению, натворил?
Этот разговор мне не нравился. Я буквально ощутил себя пятнадцатилеткой, которого пытались отругать за четверку по литературе, еще и не годовую, а так в четверти. Только почему-то превратили ее в конец света. Исправлю я все. В чем вообще проблема?
— Деньги, — внезапно сказал отец. — Я смотрю, их тебе
— Что? — не понял я. — Ты о чем?
— Ты продал машину… не ты ли, кстати, гордо заявлял, что купил ее сам?
— Ну я, — ничего не понимая, пробормотал я в ответ. — К чему ты это?
— К тому, что ты ты выкинул эти деньги на ветер! Просто так! Нет, я бы еще понял, если бы ты решил покрасоваться. Да я бы даже больше понял бы, если бы ты спустил эти деньги в казино, но нет, ты купил вшивый сарай и подарил его какой-то несносной девке! Ты вообще в своем уме?! — орал отец.
— Она не девка! — начал я орать в ответ. — И вообще, не ты ли говорил, что деньги — только средство?! Да, я их потратил, но я же их и заработал, так что имею полное право…
— Имеешь, но это никак не отменяет вопроса о твоей вменяемости! — кричал отец. — Может, мне попросить проверить тебя на наркотики?!
— Что? — спросил я, сам себе не веря. Это было так нелепо, что я даже возмутиться не мог. — Что ты такое говоришь? Какие еще наркотики?
— Вот и я не знаю какие!? Ты вообще хоть понимаешь, как ты изменился за пару дней? На кого ты похож?!!
— На человека с высокой температурой! — огрызнулся я.
Ну да, видел я себя в зеркале. Видок действительно не очень. Бледный. Под глазами мешки, похудеть еще как-то ухитрился, но я болею. Какие еще наркотики? Что он несет?
— А вот не знаю! — кричал на меня отец. — На самом деле анализы у тебя уже взяли и, если там будет хоть что-нибудь, я тебя…
Он погрозил мне пальцем.
— Господи, ты сам в своем уме?! — не выдержал я. — Ничего, кроме антибиотиков и жаропонижающих, я не принимал. Ничего! Никогда! Хоть сто пятьдесят анализов сделай! Себя вон на вменяемость проверь, как ты вообще эту чушь придумал?
— А ты? Как ты додумался до этой аферы с приютом?! Что это за… что это?!
— Это нормальный мужской поступок! — заявил я, глядя отцу в глаза. — Я сделал то, что считал нужным, и ни о чем не жалею, даже если она увертихвостила к этому… да не важно к кому! Я хотел дать ей то, о чем она мечтала. У нее это шанс и она или добьется, или проиграет все, как полная дурочка, а я заработаю! Я же не без гроша остался. Так какого черта ты от меня хочешь?! Думаешь, я наркоман? Забери мои анализы и подавись!
Меня уже просто несло. Знаю, что отец на моей стороне, всегда был на моей, что же он тут так взбеленился, прямо озверел, словно я черти что совершил! Какого?
— Мужской поступок, ну-ну, — хмыкнул отец, но уже без прежней злобы. — Дурак ты влюбленный, которого использовали, развели, как мальчишку.
Я, конечно, хотел бы сказать ему, что сам он того и туда, но получилось только посмотреть на него злобно. Сложно было что-то возразить. Не знаю, хотела она или не хотела. Она ведь не просила, я сам влез, но, что как дурак полез черти куда, это правда.