Мой брат Том
Шрифт:
— Не уходил он! — крикнула Пегги.
Стали припоминать, кто когда видел Доби в последний раз. Мне он показался словно бы оглушенным. Кто-то свалился на него и вместе с ним ушел в воду. Кто-то видел его уже после этого. Еще кто-то вроде бы наткнулся на что-то на дне. Сомнений не оставалось: Доби потерял сознание, пошел ко дну и уже не выплыл.
Мы принялись нырять, все в одном примерно месте. На этот раз все было куда проще, чем с Файфом Энгусом. Пяти минут не прошло, как один из близнецов Филби поднял Доби со дна. Он был весь синий и распухший, губы у него вздулись, тело казалось бесчувственным.
Мы вытащили его на берег, и Финн стал делать ему искусственное дыхание по Шефферу, нажимая на спину, чтобы вытолкнуть воду из легких. Он давил, отпускал, давил, отпускал. Мы стояли вокруг молча, не теснясь и не толкаясь.
У Финна шла носом кровь, и жутко было видеть, как струйки крови стекают со спины Доби. Том отстранил Финна и, заняв его место, сам стал давить и отпускать, давить и отпускать теми же мерными движениями. Потом кто-то сменил Тома, так оно и продолжалось по очереди. Один из ребят сбегал к ближайшему жилью и вызвал «скорую помощь». Мы не оставляли своих попыток, пока над откосом берега не показалась похожая на ящик санитарная машина.
В эту минуту над Доби снова трудился Том. Услышав чей-то крик: «Скорая» приехала!» — он вдруг сел на пятки, покачал головой и, обращаясь к Пегги, сказал то, чего никто еще сказать не решался.
— Поздно, Пег. Уже ничего не поможет.
И всем вдруг открылось значение противоестественной неподвижности Доби-Нырялы, как будто до этих слов очевидное не было очевидным. Странно: единственное, что казалось живым в долговязой, спокойно лежащей фигуре, была грязная гипсовая повязка на руке. Во всем остальном Доби был окончательно и непоправимо мертв.
— Продолжай, продолжай! — закричала Тому Пегги.
Но Том снова покачал головой. Он оставался в той же позе, склонясь над телом; только руки его не месили больше спину Доби, а бессильно лежали на коленях. Мы все смотрели на Тома.
Хрупкую корку молчания сломал Финн Маккуил. Финн по-своему был привязан к Доби и доверял ему больше, чем кому-либо; да его и все в городе любили. Но Финн первый громко взвыл, и мне даже показалось, что у него на глазах слезы. В следующее мгновение он шагнул вперед, к стоящему на коленях Тому и ударил его с такой силой, что тот повалился на тело Доби.
— Вот тебе, сволочь! — сказал Финн. — Это ты виноват!
Том выпрямился, но не встал с земли. Он был слишком потрясен происшедшим, чтобы дать Финну отпор. Он по-прежнему стоял на коленях, склонив голову, точно человек, ожидающий казни. Зато Пегги, бледная от ярости, сказала Финну:
— Если ты еще посмеешь его тронуть, я тебя убью. Так и знай.
Тому будто хребет перешибло, да и у всех нас было такое чувство. Толпа раздалась, всем вдруг стало страшно глядеть на Доби. Врач и санитары прибежали прямиком, через огороды Пузана Райена, и от раздавленных помидоров казалось, что сапоги у них в крови. Они посмотрели, пощупали, послушали, и когда кто-то робко задал вопрос (как будто мы еще нуждались в подтверждении!), они сказали:
— Как же это могло случиться — у всех на глазах?
— Это Квэйл и его шайка! — снова вскинулся Финн.
— Ты первый затеял драку, Финн, — сказал кто-то.
— Все равно он виноват. — Финн не сказал это, а прошипел сквозь зубы. — Ты виноват, — твердил он.
Но никто его не слушал. Мы смотрели молча, как Доби завернули в одеяло и через помидорные грядки понесли к машине «скорой помощи».
14
Было в порядке вещей, что Финн обвинил Тома: при всех наших стычках размежевание происходило как бы само собой. Доби был католик, значит, он должен был драться на стороне Финна, а протестант Том являлся естественным противником обоих. Но Том и Доби были приятелями и даже в общей свалке никогда друг на друга не нападали. Том относился к Доби с уважением, стоившим исступленной привязанности Финна.
И все же те, кто не был свидетелем случившегося, легко приняли на веру глухой слух, будто в чем-то тут виноват Том. Слух этот разнесся по городу заодно с вестью о несчастье. А длинные языки сплетников и ханжей сдобрили его пересудами об отношениях Тома с Пегги. Выходило, будто разыгравшаяся трагедия — нечто вроде возмездия за их грех.
Но все как-то зловеще притихло на то время, пока длились неизбежные формальности. Провели короткое разбирательство. Патолог, вскрывавший тело, сказал, что смерть наступила от асфиксии — Доби захлебнулся, будучи в бессознательном состоянии. Дело обсудили в полицейском участке. Все высказались, обвинения никому не предъявили, никто на это не решился. Было признано, что произошел несчастный случай, — ничего другого и не могли признать. Ни о любви, ни о религии разговор не заходил, спорный вопрос так спорным и остался. Доби позволено было умереть спокойно, но нам, живым, еще предстояло испытать на себе обывательский фанатизм.
Вечером Том сказал мне, что хочет пойти к родителям Доби и объяснить, как было дело, а то в городе рассказывают черт знает что.
— Хочешь, пойдем вместе, — предложил я.
— Пойдем, — согласился он хмуро.
Мы дошли до окраины и постучались у боковой двери похожего на ящик деревянного домика в три комнаты, где жила семья молочника Доби. И сам молочник и его жена казались стариками, хоть по годам еще не были стары. Мистер Доби страдал диабетом, его жена была рыхлая, расплывшаяся женщина с унылым лицом.
— Миссис Доби, — взволнованно начал Том, когда она отворила нам дверь, — я пришел объяснить вам насчет Доби… то есть Джека… мне очень тяжело.
— Чего тут объяснять, — сказала миссис Доби тупым голосом. — Не понимаю я, зачем ты пришел.
— Я хочу, чтобы вы знали — я с Джеком не дрался, мы с ним и не ссорились никогда, у нас его все любили. Не думайте, что это из-за меня.
— Уходи, — сказала Тому миссис Доби. — Зачем ты пришел сюда?
— Объяснить, — уже в полном отчаянии повторил Том.
— Доби хотел остановить драку, — сказал я миссис Доби. — Он их разнимал, нарочно бы его никто так не толкнул.
— Уходите оба, — сказала миссис Доби и захлопнула дверь.
И мы ушли — что нам еще оставалось!
Том мучился, а дома у нас господствовала зловеще напряженная тишина, все словно сговорились молчать. Отцу уже все было известно про Тома и Пегги и матери тоже, но они сдерживали себя до поры до времени, пока Том не оправится от испытанных потрясений.
Хоронили Доби в четверг, и мы с Томом пошли в католическую церковь, где должно было происходить отпевание, но нас туда не пустили — не священник и служки, которые ни о чем не догадывались, а Финн и Локки, в качестве распорядителей стоявшие у дверей. Локки так взглянул на Тома, точно убить его хотел.