Мой братишка
Шрифт:
— Знаешь, что тебе нужно делать, когда вырастешь? Открывай ветеринарную лечебницу для больных черепах, змей и крокодилов из зоопарка. — Я ждал, когда брат оторвется от рисования, чтобы сообщить ему о своем предложении пойти в виварий. — Больничная койка для жирафа растянулась бы на две палаты, а шея торчала бы в дверях. Змеи лежали бы в круглых коробках, похожих на нашу хлебницу.
Ким расхохотался:
— А мыши?
Моя затея ему явно понравилась.
— Мыши сидели бы в выдвижных ящиках стола, жуки спали бы в коробочках от спичек, а блох ты мог бы носить прямо под рубашкой.
Ким так
— Я обещал ребятам показать обезьян.
Брат молча продолжал мыть кисточку. Я уж подумал, что он меня не слышит. Но Ким вдруг ответил:
— Нельзя обещать, если ты не можешь сдержать свое слово. Нам запрещено одним ходить в виварий, а тем более водить туда ребят из школы. Папа уезжает в Словакию, с кем мы туда пойдем?
— Вот и хорошо, пусть себе уезжает, — говорю я. — Мы и одни туда запросто сможем пойти, с папой-то мы там бываем. Ничего не случится! Посмотрим и уйдем. Я предупрежу, как себя вести: не подходить близко к клеткам и ничем не кормить обезьян.
В эту минуту Ким вдруг стал сам не свой. Он знал, что теперь я не отвяжусь от него. А мне он напомнил подопытного кролика, который забился в угол клетки и не дается в руки экспериментатору. Казалось, даже волосы встали у него дыбом. Я уж думал, что он, того и гляди, как кролик, от злости начнет чмокать.
— Это очень рассердит папу, он не желает, чтобы мы одни ходили в виварий. И ты это знаешь. Я без папы туда не пойду и тем более не поведу с собой ребят.
Я промолчал. Потом посмотрел на его дурацкого страуса и говорю:
— И вправду он как живой. Только бы надо подкрасить крылья красной краской и сделать потолще шею, чтобы она не напоминала шнурок от ботинка.
Но Ким больше не смеялся. Он знал, какой я настырный. Окунув кисточку в краску, он принялся подрисовывать страусу шею.
— Мариян, — сказал он как-то очень кротко, — остановись! Ну что ты выдумал? Ведь обезьяны больные. Вдруг кто-нибудь из ребят заразится?
«Уже хорошо, — подумал я. — Наконец-то он сам заговорил об этом».
— Чем заразится? Ведь папа ясно сказал: обезьяны не заразные. Не заразные, Ким, — повторил я, когда он недоверчиво взглянул на меня. — Бациллы должны попасть прямо в кровь. Если мы издалека посмотрим, ничего не случится.
Ким не мог знать истинной причины моей настойчивости. Дело в том, что я уже натрепался ребятам из нашего класса об обезьянах. Чего-чего я им смеха ради не наплел! Например, что я постоянно бываю в виварии и папа разрешает мне самому делать прививки.
А когда мы с мальчишками посмотрели фильм «Планета обезьян», я поспешил раскрыть им «тайну»: наши обезьяны тоже понимают друг друга. Как в фильме. Я загнул Путику, что иногда слышу, как обезьяны потихоньку переговариваются, словно заговорщики. В каникулы мы будем бывать в виварии почаще, вот и попытаемся выяснить их замыслы. Чтобы дело не дошло до бунта. Путик с мальчишками клюнули на это. Поверили главным образом из-за фильма. Конечно! Откуда им было знать, что обезьяны, тем более разных видов, не могут жить вместе.
Ким дорисовал страуса. И тут неожиданно посадил кляксу. Так как полностью смыть пятно не удалось бы, брат размазал краску — получился такой фон, словно это был заход солнца в Бенгалии. Чувствовалось, что Ким сердится. Вдруг он сказал:
— Нет! Пан Короус нас туда не пустит. Да и с нами не пойдет, потому что тогда ему от папы влетит.
— А мы и не будем его спрашивать, — говорю я. — Пойдем к обезьянам вечером. Папа уедет в Словакию, пан Короус в это время ужинает, в питомнике будет только пани Матиашова. Пока она подметает и убирает на втором этаже, мы юркнем в виварий. Нам даже не придется брать папины ключи из стола.
Но Ким все не соглашался.
— Я папе скажу, — пригрозил он мне. — Скажу, чтобы папа приказал пану Короусу хорошенько следить за обезьянами. Пан Короус как-то говорил, что его даже под суд могут отдать, если какой-нибудь зверь пропадет или если человек заразится от него.
— Вспомни, что говорил папа, заразные эти прививки или нет? — нажимал я на Кима.
— Папа говорил, что вакцина должна попасть прямо в кровь. Но папа говорил также, что нам одним там нечего делать. Вот скажу, чего ты надумал.
Я назвал Кима предателем, с которым не хочу иметь ничего общего. Ким молчал, только иногда поднимал лицо от рисунка и слизывал «лапшу» под носом, потому что руки у него были в краске и он не мог достать носовой платок. Он не защищался, не оправдывался, но и не обещал, что ничего не скажет папе.
Я очень разозлился, потому что вообще-то не больно люблю обращаться с просьбами. Взял книжку, хотел читать, но волновался, как бы Ким и в самом деле не наябедничал. Тогда я пообещал ему, что пока ничего не буду говорить нашим мальчишкам или лучше попрошу пана Короуса взять нас с собой. Ким радостно встрепенулся, но, по-видимому, полностью мне не поверил.
Папе он не сказал ни единого слова. Откажись я в эту минуту от своего, ничего бы не случилось. Но меня всегда одолевает желание довести задуманное до конца. Я не в силах ни на чем другом сосредоточиться, пока не осуществлю его.
И вот — уже после занятий — наш класс отправился на экскурсию. Тут я не удержался — начал рассказывать о виварии Путику и Зиме. Между прочим, прихвастнул, что как-нибудь смогу взять их с собой, если они захотят. Путик загорелся, а Зима помялся — сомневался, разрешит ли ему мама. Я посоветовал вообще маме не говорить: уж если мы решим пойти в обезьяний питомник, то сделаем это тайно, как контрабандисты. И никто на целом свете не должен знать о наших планах, даже если нас будут пытать каленым железом.
Всю дорогу я рассказывал им разные истории об обезьянах, благо мы с Кимом немало повидали в зоопарке, потому что часами любили стоять у обезьяньих клеток и наблюдать за животными. Например, я рассказал им об одной обезьяньей семье, где строгому и грозному отцу два детеныша отдавали все лакомства, которыми их угощали посетители, ничего не оставляли себе — боялись отца. Мы как-то сунули маленькой обезьянке конфетку в бумажке. Лапки ее дрожали от страха, и она роняла конфетку. Отец подошел и отобрал у нее конфетку. Тогда малышка стала опять просовывать к нам дрожащую лапку, схватила вторую конфетку и бросилась к маме. Сама она никак не могла развернуть обертку. Обезьяна-мама помогла ей в этом.