Мой дед Алексей Пискарёв
Шрифт:
Николаевский мост, Санкт-Петербург. Фотография. 1900-е гг.
Раньше на оконечности моста у Васильевского острова стояла часовня. Мы сообразили, что если у часовни сделать новую остановку с гробом, то выгоды будут еще большие, чем в начале. Так и сделали. Я остался с гробом у часовни, положив опять шапку на гроб, а товарища послал к городовому, стоявшему у Академии Художеств, заговаривать ему зубы.
Как и предполагали, выручка пошла отличная, шапка вновь наполнилась пятаками. Я кликнул товарища, чтобы шел, и мы, повеселевшие и уже ощутившие голод в брюхе, повезли гроб к Успенскому
Приезжаем на кладбище, отыскиваем часовню, куда свозили мертвых для отпевания, и уже невтерпеж спрашиваем, а скоро ли поп отпевать придет. Сторож нехотя отвечает: «А вот придет, тогда и отпевать будет». Видя, что больше от него никакого толку не добьешься, поставили гроб на катафалк, а саночки поставили за дверь, и так как голодным нам деньги покоя не давали, махнули напрямик к Финляндской железной дороге, к станции в буфет. Там выпили, поели и отдохнули. Приходим обратно в часовню, смотрим, нашего гроба с Колькой Булызом нет, его уже похоронили без нас, и саночки наши исчезли. Неприятно, что так все нехорошо кончилось, но нам, подвыпившим, уже было наплевать на обещанную Пудрихой бутылку водки, которая пропала несомненно, ибо ни документов о похоронах у нас не было, да и санок тоже. Но товарища мы похоронили отменно.
В другом рассказе о том же времени Алексей Константинович затрагивает и обстоятельства случившейся несколько лет спустя гибели в Цусимском проливе эскадры адмирала Рождественского.
У меня был хороший приятель литейщик Нипер – латыш или эстонец, человек славный. Он погиб в Цусиме на транспорте «Камчатка», когда поехал с эскадрой Рождественского на этом судоремонтном транспорте, – там была для надобностей флота и маленькая литейная вагранка.
Мы оба были безработные и пошли на Васильевский остров на завод Вилькинса искать себе работу. Было уже предобеденное время, а мы с утра ничего не ели, ходя в поисках себе работы. Идем по Благовещенской площади, – шли пешком, ибо на конку 4 копеек не было. Я говорю: «Эх, поесть не худо бы!» А Ни-пер отвечает: «Сейчас поедим, только делай все, что я делать буду». Смеясь, думая, что он шутит, говорю: «Ладно!»
Входим на мост, а там торговки на тротуарах всякой едой торгуют. Подходим к торговке, торгующей пирогами. Нипер берет пирог. – Бери, – говорит мне. Я тоже взял, стоим и едим. Съели по пирогу, берем по другому, съели по половине. Вдруг Нипер валится на панель, ухватившись руками за живот с криками: «Ой, не могу!» Помня его приказание, я тоже валюсь, ухватившись за живот. Торговка, увидев нас барахтающимися на земле, схватила свои пироги и бросилась бежать, думая, очевидно, что мы объелись. Когда она убежала далеко, Нипер встает и говорит мне: «Ну, теперь пойдем, ее нет уже».
И этакое дело у нас было не однажды, и мы бывали постоянно сыты.
Жизнь и приключения такого рода продолжались до поступления на завод Вилькинса. Два события резко изменили устремления Алексея Константиновича: знакомство с просвещенным рабочим-литейщиком Василием и поступление, по совету того же Василия, на курсы графини Паниной (а впоследствии и личное знакомство с Паниной, выдавшей кредит на организацию личного дела).
Через некоторое время после приезда в Петербург я поступил на работу на завод Вилькинса на Васильевском острове. Между многими другими заводами, на которых я работал, я называю этот завод по случайной встрече там с литейщиком Василием. От него я впервые познакомился с жизнью заграничных рабочих и узнал о борьбе рабочих за свои права. Это он первый, кто направил мою жизнь, сделав меня революционером. Ничем не замечательный, этот человек дал мне направление на новый путь в жизни. Он снабжал меня революционными книгами, от него я научился революционным песням. Так, по его совету я решил учиться и записался на вечерние курсы, открывшиеся впервые в Доме графини Паниной. Я должен был, чтобы учиться на этих курсах, переменить место работы, ближе к курсам. Переменив завод, я потерял из виду и Василия.
Поступив осенью на вечерние курсы графини Паниной, я резко изменил свой образ жизни. Бросил пить и курить. Такому резкому и радикальному излечению от курения и пьянства я обязан небольшой книжечке Толстого, случайно попавшей мне, – «Для чего люди сами себя одурманивают». Она произвела на меня убийственное впечатление. Впоследствии я ее перечитывал снова, и она мне принесла впечатления первого чтения.
Графиня Панина сыграла огромную роль в жизни Алексея Константиновича Пискарева, так как созданная и поддержанная ею образовательная программа помогла открыть ему новые горизонты в образовании и культуре. Несколько позже, благодаря ее помощи, изменилась и жизнь всей семьи Пискаревых, так как Алексей, познакомившись с Паниной на курсах, получил от нее заем для организации фетровой мастерской под руководством отца.
С. В. Панина. Портрет И. Е. Репин, 1909 г.
Графиня Софья Владимировна Панина родилась 23 августа 1871 года в Москве. [7] Происходила из старинного знатного рода. Внучка министра юстиции Виктора Никитича Панина и промышленника С. И. Мальцева, единственный ребенок единственного сына Виктора Никитича. Ее отец Владимир Викторович умер очень рано (ему было 34 года, а ей было 2 года), и она осталась единственным наследником панинского богатства. Когда в 1899 году умерла бабушка, графиня Наталья Павловна Панина, Софья Владимировна стала очень богатой и самостоятельной женщиной.
7
В жизнеописании С. В. Паниной, кроме справочных материалов, использованы данные исследований профессора университета Вилланова (Филадельфия, США) Адель Линденмайер и сведения из книги Ларцева Н. В. Театр расстрелянный / Ред. Э. Тулин. Петрозаводск: Петропресс, 1998. 159 с.
В 20 лет Софья Владимировна сочеталась браком с офицером-аристократом А. А. Половцевым, сыном царского сановника. Александр III был посаженным отцом на этой свадьбе. Однако вскоре Панина развелась с мужем.
Духовное влияние на Софью Владимировну оказала ее мать Анастасия Петрункевич, привнесшая культуру и нравы шестидесятников и прогрессистов-либералов. Получив прекрасное образование в привилегированном Екатерининском институте, графиня Софья в девятнадцать лет познакомилась с Александрой Васильевной Пешехоновой, школьной учительницей из рабочего района, пришедшей к ней просить об организации столовой для учеников. Александра Васильевна, которая была старше на 20 лет, стала ее наставником в деле по оказанию помощи нуждающимся рабочим семьям в Петербурге. Нужды их Пешехонова знала очень хорошо, так как она работала в народной школе в одном из самых бедных районов столицы.
Паниной было 19 лет, когда она впервые увидела убогую окраину Петербурга, расположенную по берегам зловонной, тогда еще не засыпанной речки Лиговки за Обводным каналом. Ни деревца, ни кусточка. Единственное место для прогулок – Волково кладбище. А для праздника души – кабак. Все уныло, серо, угрюмо.
…И воют жалобно телеги,И плещет взорванная грязь,И над каналом спят калеки,К пустым бутылкам прислонясь.Софья Панина решила на свои средства построить именно здесь дворец для обездоленных людей. Проект заказала Юлию Бенуа, архитектору не столь известному как его дядя Николай Леонтьевич или двоюродный брат Леонтий, но уже зарекомендовавшему себя как специалиста по сооружению утилитарных построек высокого архитектурно-художественного уровня.
В 1901 году было начато строительство. На Пасху в 1903-м Лиговский народный дом был открыт. Рядом разбит сад. Как жалела графиня, что деревья растут медленнее дворцов! А дворец был прекрасен.