Мой дом - пустыня (сборник)
Шрифт:
Канал с шумом нес воды свои на запад, грозно бились они о берега, все новыми и новыми потоками заливали утонувшее вдали солнце. Канал был похож и не похож на Большую Воду. Та глухо роптала, постоянно сердилась, но никого не топила в своих волнах, а на берегу ее в изобилии валялись сочные душистые дыни.
Бродячему шакаленку захотелось вновь услышать привычный шум Большой Воды, пройти вдоль берега и достичь того места, откуда солнце, наливаясь алой кровью, начинает свой долгий путь. Ему захотелось оказаться среди своих сородичей, бегать по знакомым тропкам, продираться среди кустарников, ползти под тяжелыми, спустившимися до земли ветками. Он заскулил от тоски по родному
Но ему любопытно было видеть и заход солнца, повторявшийся каждый день! Дважды наблюдал Черныш, как проливается его кровь, превращаясь в отдаленное озеро. Шакаленку хотелось понюхать воду этого озера, понять, то ли самое существо или совсем новое вновь поднимается в небо, умирает и рождается, рождается и умирает. Или... засыпает и просыпается?
Противная сорока: не заверещи она над головой, ружье бы не выстрелило, и Черныш, тихонько сидя у ведра с рыбой, продолжал путь свой туда, где солнце, утомленное трудами долгого дня, падает на землю.
Тоскливо повизгивая, шакаленок стоял в нерешительности. Он не знал, в какую сторону идти: Где-то позади остались сородичи, колючие родные заросли, излюбленные тропки, зато поблизости был усатый человек с ружьем — злейший его враг, и утонувшее в воде солнце.
Черныш поднял кверху влажный нос: надо идти против ветра, чтобы первым учуять запах врага, ловить каждый подозрительный шорох.
Шакаленок трусил вдоль канала в ту сторону, где ежедневно исчезало по одному солнцу. Чем дольше он бежал, тем сильнее болела простреленная лапа, но все равно неудержимая сила гнала его прочь от этих мест. Он не остался бы тут, если бы даже больная лапа совсем отвалилась. Со страхом и любопытством поглядывал он на небо, ожидая, что вот-вот появится, выплывет из-за края земли новое, теплое и живое солнце, но, пока оно не появилось, бродячий шакал должен найти удобный уголок и укрыться там до темноты. Беда Чернышу, если он не отыщет такое место, не спрячется от солнечных лучей, от птиц, зверей и человека!
Болела раненая лапа: то и дело Черныш останавливался передохнуть. Наконец прилег, опустив по привычке голову на передние лапы. Он увидел прямо над собой в небе холодную мерцающую звезду и сразу вспомнил, что мать, при виде этой звезды, часто прекращала охоту и трусливо бежала к своему логову. Вслед за этой звездой на небо должно было подняться солнце.
Шакаленок вскочил, побежал дальше, сам не зная куда.
Но вот что-то зачернело на горизонте — сплошная широкая полоса. Черныш остановился, пригляделся. Долго стоял он неподвижно, весь напрягаясь в зрение, и уже через несколько минут глаза его, уставшие от напряжения, различили... дерево, другое! Целую рощу1 От радости Черныш забыл про больную лапу. Он добежал до первого дерева, обнюхал его и сразу узнал: это был тутовник. Черныш стал есть упавшие на землю ягоды — их полно валялось вокруг.
Шакаленок мог бы пожаловаться, что прежде не знавал таких вкусных сухих ягод. На его родине у большинства тутовых деревьев ветви срезали еще до того, как ягоды созреют, и отдавали на корм гусеницам шелкопряда. Эти гусеницы в течение шести недель, питаясь листьями тутовника, обматывали себя белоснежными коконами. А люди потом из коконов делали шелк. Потому шакалам доставались лишь случайно забытые людьми редкие ягодки.
Зато здесь, куда попал шакаленок, не было ни людей, ни гусениц шелкопряда. И с дерева, под которым он стоял, никто не срезал зеленых веток.
Шакаленок с таким аппетитом поедал сухие ягоды, что не заметил, как наступил рассвет. Вверху, над головой шакаленка, защебетала птица. Он поднял голову и только тут увидел, что вокруг стало совсем светло. Огляделся в надежде найти укромное место и с радостью заметил за деревьями куст джиды, другой... Правда, это были молоденькие кусты, и росли они редко, но все равно эти жидкие заросли показались измученному шакаленку родными. Прихрамывая, он побежал к кустам. Встречный ветер не принес ему никаких тревожных запахов: тут не пахло ни собакой, ни человеком. Внезапно ослабевший шакаленок свалился у куста, подполз под ветки — они стелились по земле. Впервые за долгое время он почувствовал себя в безопасности и начал зализывать больную лапу. Как и собаки, он лечил себя сам, слюна его была настоящим лекарством.
Приятное ощущение сытости вызывало сонливость и благодушие: Черныш почти не сердился на усатого, который украл у него высокий удивительный дом, и готов был оставить за собой вот эти новые владения. Снова с чувством превосходства вспомнил он свою мать, своих сородичей. Ведомо ли им, что и в иных краях существуют заросли джиды, а тутовник дает невиданный урожай ягод — здесь никто из-за них не перессорится и все будут сыты. Да, наивный шакаленок готов был счесть глупцами своих сородичей-шакалов, которые не совершают путешествий туда, где угасает солнце, а довольствуются маленьким леском, полученным в наследство.
Черныш прислушался в надежде услышать завывание шакалов. Странно, ему захотелось услышать даже лай собаки, рев ишака, петушиный крик и... пожалуй, голос человека, только когда тот весел и напевает песню. Но слух не улавливал этих желанных звуков; лишь филин вздыхал уныло и тяжко среди ветвей да ветер шелестел травой и сухими листьями.
Черныш долго нюхал воздух, надеясь уловить хоть малейший, хоть отдаленный запах тех, без кого ему вокруг стало так тоскливо. Но нет ни людского жилья, ни курятника, ни хлева. Шакаленка окружали только приторные запахи гниющего тутовника, приозерного ила. Порыв ветра иногда позволял угадать, что поблизости бродит кабан! К вечеру шакаленок поймал запах, похожий на собачий, но более острый, с примесью запаха свежей крови. Волк!
Ставший разбойником и бродягой, шакаленок понятия не имел, что на одной из пристаней Амударьи он забрался на баржу и доплыл до Каракумского канала. Он и теперь не знал, что лежит в молодом лесу, выросшем у искусственных озер, которые образовались из разлившейся воды канала. Не было в этом лесу или поблизости ни человека, ни его животных, не было и других шакалов, кроме Черныша. А сородичи его понятия не имели, что существует такой лес в одной из самых больших пустынь мира — Каракумах, где земля тысячелетиями не знала воды, а под палящими лучами солнца не вырастало ни травинки.
Но достаточно было разлиться воде — и к небу потянулись тонкие молодые всходы: семена джиды, тутовника, винограда, урюка принесла сюда широко разлившаяся вода или птицы в своих желудках. А Черныш-то считал, что птицы только и умеют щебетать!
И поднялся лес. Ведь только воды недостает богатым Каракумам. Крохотное семечко, оборванный кусок корешка становятся тут кустом, раскидистым деревом, лишь бы земля была напоена влагой.
3
В то время, как бродяга шакаленок днем зализывал свою лапу, а по ночам лакомился тутовыми ягодами, человек с усами, черными, как начищенный казан, и блестящими будто лакированные туфли, доехал до Ашхабада. Товары, которые везла баржа, он оставил на берегу канала, закончил все свои дела и поездом прибыл в Ашхабад. Там Мурад стал искать некоего Барабаша, известного тем, что он умел ловить диких зверей для зоопарков.