Мой друг лайка
Шрифт:
Он бежал и все время ворчал, оглядываясь на собаку. На какое-то короткое мгновение наши глаза встретились, и медведь в ужасе бросился в сторону. Еще раз мелькнули в траве острые уши Чибрика, и шум стих. Так и осталось раскрытым ружье, а в руках — пара вынутых из него дробовых патронов. Какой представлялся случай, и как я прошляпил его!
Когда я рассматривал встретившиеся следы медведей, у меня возникало желание зарядить ружье пулями. Почему же я не сделал этого? Понадеялся на авось и на чутье собаки и получил по заслугам. Я только раз услышал лай Чибрика далеко от этого места, и то собака лаяла не более двух-трех минут. Медведь видел человека и, конечно, постарался уйти от места встречи с ним подальше.
На том месте, где лежал медведь, я нашел несколько вырытых ям. Видимо, зверю было жарко, и он рыл их, валяясь в прохладной земле.
Я решил подождать собаку и присел в одну из медвежьих лежек. Минут через двадцать вернулся мой пес. Он часто-часто дышал, вывалив непомерно большой язык. Собака не отрываясь смотрела на меня, и мне стало стыдно.
— Ну ладно, ладно, ты не очень-то… — сказал я Чибрику и стал гладить его по голове.
Пес нетерпеливо встряхнулся, отошел от меня и, прерывая дыхание, напряженно слушал. Возбуждение, видимо, было очень велико. Ведь медведь был совсем рядом и, главное, постыдно бежал, несмотря на величину, почти в десять раз превышающую размеры собаки.
Эх, если бы все, что говорят о медведях, была правда! Ведь чаще всего охотники видят этого большого зверя именно так, как получилось в этот раз, а не иначе. Да и зачем ему реветь и вставать на дыбы, если этого не требует ни кисть художника, ни перо писателя? Спасаться от беды на четвереньках — куда удобнее. Зверь это прекрасно понимает.
На следующий вечер я сторожил медведя на овсяном поле и просидел на лабазе до темноты. Не стало видно мушки штуцера, и я спустил курки, приготовившись слезать с дерева. Но вот на противоположном конце полосы овса мелькнула какая-то тень. Мне показалось, что пробежала енотовидная собака, и я стал всматриваться в том направлении. Еще раз мелькнуло что-то и скрылось в овсе. Ясно, что какой-то зверек, но зверек некрупный. И вдруг, несколько правее, я увидел медведя. Зверь шел в шестидесяти шагах, вдоль полосы овса, на фоне которого был хорошо виден. Даже разность цвета его шерсти и заметную золотистую «седелку» на холке можно было рассмотреть. То, что я принял за енота, оказалось медвежонком, следом за которым бежал и другой.
Медведица вошла в овес и стала сосать его с кромки полосы. Я бесшумно взвел курки и стал прилаживать штуцер для выстрела. Ни прорези прицела, ни мушки не было видно. Видимо, легкий шорох стволом ружья о кору дерева медведица услышала. Она фыркнула и села, держа передние лапы на уровне груди. Черный контур ее напомнил форму редьки, поставленной вверх концом. Зверь был обращен ко мне грудью, и лучшего момента нельзя было ожидать.
Я решил стрелять без мушки, «посадив» медведицу на планку ружья. Патрон, заряженный девятью граммами черного пороха, выбросил из ствола огромный клин пламени и грохнул оглушительно. Мне показалось, что медведица опрокинулась навзничь и крутится на земле. Второй раз я выстрелил во что-то неопределенное, считая, что стреляю в сваленного зверя.
Спрыгнув с дерева, я зарядил штуцер и пошел смотреть на результаты стрельбы. Между первым и вторым выстрелом прошло несколько секунд. Почему зверь не убежал мгновенно? Или, может быть, второй раз я стрелял в замешкавшихся медвежат?
Осторожно подойдя к тому месту, где только что была медведица, я увидел, что желто-белый цвет овса не прерывается ни единым темным пятном. Свет электрического фонарика осветил сбитую росу на луговине, но ни одной капельки крови на ней не было. На выстрел медведица не отозвалась, что также бывает при промахе или в тех случаях, когда медведь убит сразу наповал. В данном случае последнее исключалось, но я решил проверить результат выстрела с помощью лайки.
Через час Чибрик был спущен на след, но, увы, голоса его я так и не услышал. Промах был совершенно очевидным.
Наутро только и разговора было о том, как у охотника руки затряслись и он промазал — «из такого-то ружья!» Молчи, охотник! Тут словами делу не поможешь, и положение может выправить только хороший выстрел.
Несколько ночей я просидел уже в другом месте, также на опушке леса, примыкавшей к овсяному полю. Оно тянулось почти на километр, но только в середине имело несколько загонов спелого овса.
Ходил на овес медведь-одиночка и, видимо, не маленький. Зверь был осторожный и жировал только на самой кромке поля, примыкающей к лесу. На новом месте мы не стали делать такой основательный лабаз, как в первый раз, а вместо него приколотили к березе две жерди с одной и другой стороны. Другие концы жердей были укреплены на сучьях ели, которая и закрывала лабаз со стороны поля. Левее лабаза была торная тропа, по которой зверь выходил из леса. Собственно, таких троп было две и обе они были торными. Тут уж приходилось положиться на охотничье счастье.
Интерес ко мне в колхозе пропал: прошла уже шестая или седьмая ночь, проведенная зря, а главное — был промах, который редко прощают, охотнику. В пять часов вечера я сидел на лабазе, забравшись в засаду задолго до захода солнца. В этот раз мне сопутствовал директор лесхоза, молодой и страстный охотник. Мы поделили с ним место жировки медведя пополам и сидели в разных концах поля. Кто-то из нас должен был увидеть зверя. Кому же улыбнется охотничье счастье?
В колхозной риге обмолачивали лен, и грохот деревянных вальков звонко разносился в тишине августовского вечера. С противоположного конца поля увозили выстоявшиеся бабки льна, и кто-то из возчиков заметил меня на дереве. — Смотри-ка, эвон сидит… — и еще что-то сказал уже тише и засмеялся.
Не менее часа просидел я в такой обстановке, а потом разом все стихло. Село солнце, и заря полыхала ярким золотым пламенем. Было так тихо, что я слышал скрипенье челюстей большой осы-шершня, грызущей кору березы. Оса то улетала, то вновь появлялась, садясь на одно и то же место.
Мой лабаз примитивен, но сидеть на нем удобно. Только разве рюкзак, заменяющий сиденье мягкого стула, не следовало набивать сухим сеном. Оно шумит при самом незначительном движении, и поэтому нужно сидеть, не меняя позы.
На охотах в засидках лучше вообще не шевелиться. Это довольно трудно выдержать долго, но зато абсолютно необходимо. Еще более необходимо избавиться от всяких запахов. Ружье должно быть тщательно промыто и от нагара и от смазки. На ноги хорошо надеть лапти из лыка или уже выношенные резиновые сапоги.
Томительно текут часы ожидания встречи с медведем. Заря угасла, и со стороны поля из небольшого болотца поползла белая пелена тумана. Вдали она была плотная, и из нее, как островки, торчали темные силуэты кустов. На опушке леса показался заяц-беляк. Он посидел, послушал и заковылял к посеву овса, то припадая к земле, то садясь на задние ноги, поводя ушами. Шорох от его прыжков иногда был хорошо слышен. Вдруг сзади меня в лесу порхнул и застрекотал белобровый дрозд. Птицу что-то встревожило, и я стал вслушиваться. Вот совершенно по-особому в лесу треснул тоненький сучок. По звуку я понял, что он не мог треснуть самостоятельно. Кто-то сломал его. Это были осторожные и вместе с тем тяжелые шаги медведя. Они доносились из сумрака ельника и означали, что зверь идет вдоль опушки, примерно в десяти-пятнадцати метрах от ее края. Отдельные шаги были ясно слышны, потом совершенно затихли, — очевидно, медведь стоял и слушал. По всему было видно, что идет старый и осторожный зверь, который ведет себя совсем не так, как медведица, виденная мною в один из прошлых вечеров.