Мой друг лайка
Шрифт:
В тот день, когда попавшийся след косолапого спутал наши планы, мы уже потеряли надежду обойти зверя. Не менее шести кругов сделали мы, а оклада все еще не было. Зимний день короток, и его явно не хватало, но все же мы не хотели отступать от своих намерений, боясь, что выпадет новая пороша и след потеряется.
Десять-пятнадцать минут назад мы были уверены, что след наш замкнет оклад, но в самый последний момент натолкнулись на отпечаток лап «хозяина» леса — выходной его след. Теперь след уже вторично пересекал ручей и поднимался в крутую осыпь берега. Там стоял плотный ельник с ветровалом и густой молодой
Идти вдоль ручья было рискованно, так как именно по этому берегу потянулись сплошные завалы из упавших елей, особенно подходящие для лежки зверя. Серые, лишенные коры деревья, покрытые выпавшим снегом, кажутся непреодолимым препятствием.
— Любит медведь у ручья лечь, — говорит лесник, — здесь ему слышнее, как весна наступает, хоть и глухо тут, а не в пример ельнику. Чапыга непролазная в ветровале, снежища зимой в рост человека накатит, а тени нет, сразу солнцем весенним обогреет, лежи да бока грей.
Мы начали обход нового участка леса. На этот раз наши следы сомкнулись, и в круг входил всего один след медведя. Оклад был большой, мы знали, что внутри его встретится немало мелких медвежьих петель, но все же черновая работа обхода была сделана, и медведь был в окладе. Если медведь не слышал нас, то он не выйдет из оклада и облежится в новой берлоге.
Наутро мы проверили круг по своим следам и вырезали примерно треть вчерашнего обхода, а через два дня еще раз убедились, что зверь остался в окладе. Выпавшая очередная пороша засыпала и наши следы, и входной след зверя, он лежал крепко, найти его по следу было уже невозможно. Площадь оклада пугала размерами, но подозрительных мест в ней было немного: берег ручья и ветровал в центре отъема. Так думалось нам, но могло оказаться и иначе.
Наш медведь был гонный и уже вторично залегал на к лежку. В выборе места для берлоги напуганный зверь мог отступить от существующих медвежьих привычек и лечь там, где нельзя было ожидать. Все это могло очень осложнить поиски берлоги, если бы в них не включилась лайка. Мы решили подождать недели две и дать медведю облежаться, а затем, выбрав денек поморознее, когда медведь плотнее лежит, начать поиски берлоги с собакой. О том, что собака может не найти берлогу, мы и не думали. Пес был не молодой, опытный и хорошо притравленный по медведю.
Маленький сынишка лесника переиначил кличку собаки Тайфун на Фуфуню, так его и звали — Фуфуня. Не особенно породный и в меру злобный пес прекрасно искал берлоги, но не отличался особым желанием вступать в драку. Говорили, что он трусоват, но, видя работу Фуфуни по розыску берлог, нельзя было упрекнуть его в трусости. Это была толковая лайка-берложница, с которой ее хозяин прекрасно охотился и нередко добывал медведей. В розысках «нашего» тонного медведя именно и нужна была такая собака, и мы решили искать берлогу с ней одной.
Фуфуня — послушный и умный пес. В тот день, когда мы отправились на поиски, лесник долго спорил: спускать ли собаку без привязи или искать зверя, водя собаку на поводке. Последнее исключало возможность ухода зверя без выстрела, но и затрудняло поиск в завалах.
— Ладно, пущу без поводка, но не дам далеко отваливать, — сказал старый охотник, и Фуфуня пошел в поиск.
В глухих отъемах редко дуют ветры определенного направления, и чаще бывают завихрения, зависящие от высоты насаждений и их плотности. Тем не менее мы начали поиски против ветра, зигзагообразно ходя по отъему. Собака не уходила далее тридцати-сорока шагов и работала на глазах хозяина. Легким чмоканьем губ лесник сокращал поиск лайки, и я убеждался, что веревка тут, действительно, не нужна. Снегу было уже по колено, идти быстро мы не могли, но все же собака не отрывалась от нас и не пропадала из глаз.
Ходивший галопом пес старательно искал, не подозревая, конечно, что искать он должен медведя. Он обнюхивал следы рябчиков и заячьи следы, заглядывал на ели, но, к счастью, не находил белку — мало их было в тот год, и поэтому ничто не отвлекало пса от работы, а главное, не было повода для лая.
Более часа ходили мы так, как вдруг пес остановился и потянул носом. Какой-то ничтожный ток воздуха донес до него запах медведя. Фуфуня вздыбил шерсть на загривке и заворчал злобно, но сдержанно.
«Вот оно», — подумалось мне, и сердце тоскливо заныло. Момент, который так жадно ищет душа охотника, который настойчиво встает в воображении, всегда приходит внезапно. Еще минуту назад я думал, что это произойдет при следующем заходе и именно там, где берег ручья завалили мертвые ели. Там было самое медвежье место, дикое и красивое. Почему здесь и сейчас, когда нет ни одного подходящего места для берлоги? Нет непроходимого бурелома, нет живописно вздыбленных корней упавших елок, ничего нет, что связано с представлением о берлоге. Да полно… так ли это?
Собака, взятая на поводок, тянула вперед молча, и я не мог понять сразу, в какую сторону ельника влечет ее чутье. Но вот впереди, в двух метрах над землей, показался желтый слом молодой елки. Мы заметили его разом и остановились. Свежий излом древесины не мог появиться самостоятельно: это не ветер, а зверь сломал елочку.
Обломанная ель стоит около небольшого пня, такого обычного и маленького. Что привлекло к нему медведя? Почему именно этот незначительный пень оказался лучше тех завалов, что были на берегу ручья? Поди угадай и разберись в поведении зверя! У него свои медвежьи планы и расчеты. Теперь, когда мы подошли к обломанной ели на десять шагов, стало совершенно ясно, что Фуфуня зачуял берлогу.
В тот день, когда медведь обломал вершину ели, он также спустил почти все сучки с нее, обкусывая их зубами. Комельки сучьев торчат вокруг ствола, как реденький ершик, а мягкие концы веток медведь использовал на устройство логова. Это «закуси», которые обычно бывают рядом с берлогой. Я вижу, где лежат эти ветки кучей, и мне кажется, там что-то чернеет и даже шевелится. Так ли это? Может быть, просто показалось? Видимо, это побуревшая кора дерева.
— Не зевай, — слышу я шепот лесника и, взглянув на его энергичное, возбужденное лицо, чувствую себя спокойно и уверенно. Да и что волноваться? Все идет по порядку, так обычно и просто. Мы искали медведя и кашли, отступать теперь уже поздно, да и не к лицу охотнику. Сейчас зверь выскочит, и зимний день расцветет яркими красками охотничьих переживаний. Они мелькнут на миг и исчезнут. Но всю жизнь охотник будет помнить эти мгновения, всегда новые и каждый раз чем-то особенные. Их нельзя сравнивать с теми переживаниями, которые испытываешь при стрельбе на берлоге, разысканной ранее, без личного участия.