Мой друг Роллинзон
Шрифт:
В этих своих словах, если бы он только догадался, я, в сущности, открыл ему мою тайну. Он, конечно, ничего не заметил, но не все ли равно? Во всяком случае, этого было достаточно, чтобы вернуть ему хорошее расположение духа, которое не покидало его до тех пор, пока не было нарушено еще одним человеком.
Это было уже после завтрака, когда вся школа собралась в большом зале. Наш директор имел обыкновение в первое же утро по воз вращении в школу после каникул непременно сказать нам во всеуслышание несколько слов, прежде чем мы приступим к занятиям. Эти несколько слов являлись для нас давно заученным правилом, но вместе с тем нам трудно было представить себе, как можно начать семестр без них.
Когда мы пришли в зал, он был уже почти полон. Зимой в таких случаях пятый и шестой классы обычно размещались около камина, летом же они занимали пюпитры поближе к директорской кафедре. На этот раз большинство из них уже сидели за пюпитрами, и только трое или четверо стояли у директорской доски. В одном углу зала мистер Рэдли разговаривал с мистером Уардом, а в другом поднимался на свою кафедру мистер Хьюветт. Остальные учителя, очевидно, запаздывали и должны были войти в зал перед самым появлением мистера Крокфорда.
Группа около доски привлекла мое внимание.
– Послушай, – сказал я, – пойдем-ка еще раз взглянем на объявление.
Мы вместе направились к доске. Пока мы подходили к ней, группа мальчиков стала редеть и разошлась, оставив доску в наше полное распоряжение. И вот тут-то и произошло нечто чрезвычайно неприятное, причем такое, что мне потом не раз пришлось вспоминать об этом.
Мы уже прочли объявление один раз и только что начали перечитывать его снова, как кто-то на местах пятого класса выкинул какую-то штуку, и, должно быть, очень удачную, так как весь класс приветствовал ее дружным смехом. Смех этот заглушил говор, стоявший в зале. Все сразу смолкли и обернулись, чтобы узнать, что случилось.
В числе обернувшихся был также и мистер Хьюветт. Он был самым старшим из учителей, находившихся в зале, так что порядок был, конечно, на его ответственности. Но в ту минуту, когда он обернулся, смех уже прекратился и пятый класс сидел тихо и смирно, как ни в чем не бывало. Было бы бесполезно устраивать разбирательство с ними, поэтому Хьюветт устремил свое внимание на нечто другое.
Это другое случайно оказалось у директорской доски. Надо сказать, в школе было очень мало учеников, которые ухитрялись ладить с Хьюветтом, и Роллинзон не входил в их число. Хьюветт был маленького роста, худощавый, а лицом напоминал Мефистофеля; говорил он протяжно и в нос, голос у него был неприятный.
– Роллинзон! – произнес он.
Всякий по его голосу мог догадаться, что Хьюветт настроен воинственно. Роллинзон обернулся и взглянул на него.
– Что вы там делаете? Никак не можете наглядеться на свое собственное имя?
Презрительный тон, каким он сказал это, был гораздо хуже самих слов. Имя Роллинзона действительно стояло на доске как имя первого ученика рисовального класса в предыдущем семестре.
– Я вовсе даже и не глядел на него, – вспыхнув, ответил Роллинзон.
Но в тех случаях, когда Хьюветт начинал с кем-нибудь разговор, он редко обращал внимание на то, что ему отвечали. Он только кисло усмехнулся и продолжал:
– Конечно, это очень привлекательное зрелище. Но все же будет лучше, если вы отправитесь на свое место.
Он повернулся к нам спиной, а мы пошли на свои места. Роллинзону было сильно не по себе.
– Хорош, нечего сказать! – сказал Маркс в ту минуту, как мы садились. – Придет же фантазия выдумать такое!
– Язык у него точно пила, – добавил Бриан, а потом Хильд сказал:
– А я знаю одно имя, на которое сам он постоянно заглядывается – уж это точно. Имя это – Стефан Хьюветт, магистр [6] .
6
Магистр, бакалавр – ученые степени; бакалавр (обозначается «В. А.») – низшая, магистр (обозначается «М. А.») – высшая.
– Магистр? – переспросил Комлей. – Ведь он еще бакалавр, так написано там, на расписании, – «В. А.».
– Знаю, – отвечал Хильд, – только я слышал, что на праздниках он получил «М. А.».
Хильд обычно хорошо знал, о чем говорил, и впоследствии оказалось, что и на этот раз он был прав. Но прежде чем мы успели обсудить это обстоятельство, в зал вошли мистер Рош и мистер Миллер. Это было знаком, что скоро мы услышим «несколько слов» от мистера Крокфорда. И действительно, через несколько минут появился он сам.
Мне кажется, что даже тогда, когда вся остальная школьная жизнь будет совсем позабыта мной, я все-таки всегда буду помнить одну вещь, а именно – манеру мистера Крокфорда входить в зал в первое утро после каникул. Мы узнавали его шаги, когда он еще шел по коридору, и как только их звук доносился до нас, шум и говор начинали постепенно смолкать. Затем он появлялся в распахнутой настежь двери со связкой книг под мышкой и в широко развевающейся мантии. На его лице в эту минуту играла легкая улыбка; войдя в дверь, он снимал свою шапочку и нес ее в руке, пока не всходил на кафедру. Его появление приветствовалось взрывом рукоплесканий, которые не умолкали до тех пор, пока он не занимал своего места. Очутившись на кафедре за своей конторкой, он снова надевал свою шапочку и раскладывал перед собой свои книги. Это занимало несколько минут. Потом он взглядывал на нас, и тут уже на его лице можно было видеть вполне определенную и несомненную улыбку. В следующую минуту он поднимал руку, приглашая нас успокоиться, и шум тут же затихал. Наступало молчание.
Точно так же было и в этот день. Когда шум смолк, мистер Крокфорд огляделся вокруг, как бы желая удостовериться, что все знакомые лица находятся тут, перед ним. Потом он начал свои «несколько слов».
– Мальчики, – сказал он.
Крокфорд всегда называл нас «мальчики». Сейчас один мой родственник учится в школе, где директор, обращаясь к воспитанникам, говорит им «юные джентльмены», а обращается с ними как с «мальчиками». В Берроу директор звал нас мальчиками, но зато обращался с нами именно как с юными джентльменами.
– Мальчики, я сердечно рад видеть всех вас снова в этом зале. Надеюсь, что все вы хорошо провели праздники, и теперь, в наступающем семестре, мы снова будем дружно работать и сообща поддержим добрую славу нашей школы. (Рукоплескания.)
Мистер Крокфорд еще раз обвел нас глазами и слегка кивнул головой. Он подходил к концу своих «нескольких слов».
– Теперь вы можете отправляться в классы, – сказал он. – А пятый и шестой останьтесь, пожалуйста, здесь.
Как только он закончил, мальчики стали расходиться по классам. Мы же, ученики пятого и шестого классов, сомкнулись вместе, как делали всегда после «нескольких слов» Крокфорда, потому что директор тут же начинал говорить другие «несколько слов» о занятиях этого семестра, а пятый и шестой классы учились по одним учебникам. Крокфорд сам очень охотно занимался преподаванием, особенно английской литературы и грамматики, так как его специальным предметом был английский язык.