Мой дядя - чиновник
Шрифт:
Граф в свою очередь с поклонами и улыбками убеждал Клотильду:
— Невозможно, сеньорита! В другой раз, в другой раз! Я хорошо знавал вашего батюшку. Он был моим большим другом, и я всегда с удовольствием вспоминаю время, проведённое вместе с ним. Это был прекрасный, образованный человек, светлая голова. Знаю я и вашу матушку, хоть она за давностью лет, пожалуй, забыла меня. Но вы всё-таки непременно напомните ей обо мне и передайте от имени её старинного друга графа Ковео уверения в самых искренних и почтительных чувствах.
Наконец они
На пути к дому граф и дон Матео обменивались впечатлениями,
При мысли об успехах, достигнутых его бывшим учеником за столь короткий срок, дон Матео чувствовал себя несколько униженным. Ведь он-то сам в точение такого долгого времени лишь лелеял надежду на счастливый роман с прекрасной Клотильдой! «Вот уж поистине баловень судьбы! Ну и везёт же этому графу! Но… ведь я могу гордиться, что он — мой ученик!» Последнее соображение отчасти утешило опечаленного секретаря.
Мысли графа были более радужными:
«Здесь, около меня, только что сидела Клотильда! Эта обивка ещё хранит тепло её тела, нежный аромат её дыхания! Ах, как я буду счастлив! Жаль только, что я не до конца воспользовался представившимся случаем. Ну и глупец же я: можно было поговорить с нею, показать себя более галантным, обходительным, любезным! Нужно было самому это делать, а не позволять дону Матео нести чепуху. Что она обо мне подумает? Она наверняка сочла меня дураком. Ах, когда свет на мгновение проникал через вон ту щель, освещая лицо и фигуру Клотильды, мне казалось, что передо мной небесное создание, которое я уже когда-то видел во сне. Временами мне чудилось, будто я во власти обманчивого миража. Тогда я закрывал глаза и сейчас же вновь открывал их. Её сапфировые серьги сверкали синими искрами, золотые браслеты горели ярким пламенем, а бриллиантовое ожерелье метало ослепительные молнии. Как она, должно быть, богата! Какие на ней драгоценности!»
Пока ехавшие в коляске были заняты столь несхожими размышлениями, на другом конце города дон Тибурсио и Клотильда, захлёбываясь от восторга, нахваливали друг другу новых знакомых.
Дворецкий, который из-за своей нелюдимости почти ни с кем не поддерживал знакомства, давным-давно не встречал никого, кто был бы так внимателен к его скромной особе. На глаза его навёртывались слёзы умиления и радости, от волнения захватывало дух, и он прерывал на миг свои восторги, а чтобы скрыть причину вынужденной заминки, делал вид, будто запыхался, поднимаясь по лестнице, и не успел отдышаться.
Клотильда рассказывала матери:
— Граф Ковео уверял меня, что очень хорошо знает тебя, мама.
И хотя сеньора Луиса, сколько ни силилась, никак не могла вспомнить, кто же такой этот граф, она, заразившись восторженностью дочери и своего дворецкого, подтвердила:
— О да, конечно, знаю. По-моему, мы с ним танцевали ригодон во Дворце.
Помимо всего
Когда граф перешагнул порог своего дома, он почувствовал себя так, словно у него прибавилось сил и здоровья; ему даже почудилось, что он стал ещё солидней и выше ростом. Он с удовлетворением осматривал всё вокруг. Дом, казавшийся ему ещё несколько дней назад таким пустынным и одиноким, теперь был весь словно заполнен Клотильдой. На гладкой спине стоявшего в зале забавного золотого тельца ярко поблёскивали отсветы огней.
Проходя по кабинету, дон Ковео на мгновение задержался перед венецианским зеркалом и самодовольно залюбовался собой. Он переменил несколько соблазнительных поз, улыбнулся и промолвил:
— Она моя! Её-то мне и недоставало! Да, только её!
X
ПРОЛОГ
В городе уже шептались по поводу долгих разговоров графа Ковео с прекрасной дочерью доньи Луисы. Граф наконец добился того, что Клотильда стала принимать его ухаживания и подарки более любезно, чем знаки внимания со стороны других её поклонников. У графа был козырь, дававший ему преимущество перед всеми искателями руки богатой девушки: при нём дон Тибурсио никогда не скупился на слова и не хмурил бровей.
Более того, дон Тибурсио уступал сеньору графу руку Клотильды при возвращении с балов или из театров, а нередко и в том самом сквере, в центре которого на высоком мраморном постаменте стоял Нептун, опершись одной рукой о трезубец, а другую положив на бедро и по-прежнему наблюдая за всем происходящим. Славный домоправитель, сдвинув шляпу па затылок и заложив руки под фалды расстёгнутого сюртука, с блаженной улыбкой следовал в нескольких шагах позади молодой пары и негромко беседовал с доном Матео, который стал его неразлучным спутником.
Так и шествовала эта процессия: впереди влюблённые, за ними два важных сеньора. Они приковывали к себе взгляды всех гуляющих, вызывая у иных шёпот восхищения, у других — насмешливые улыбки.
— Вам, ваша светлость, следовало бы сдержать данное вами слово, — громко, чтобы слышали все вокруг, сказал как-то вечером при выходе из театра дон Тибурсио.
— А что за слово я вам дал, дорогой дон Тибурсио? — отозвался граф.
— Разве вы не помните, что однажды пообещали навестить нас?
— Вы правы, дружище, — с добродушной улыбкой согласился граф и стукнул себя рукой по лбу, как бы намереваясь наказать истинного виновника такого упущения. — Но я постоянно занят, дела отнимают у меня столько времени, а у моего секретаря просто девичья память!.. Не сердитесь— я зайду на днях.
Разумеется, граф постарался выполнить обещание как можно скорее, и несколько дней спустя у подъезда дома Клотильды остановилась сверкающая коляска дона Ковео с лакеями в украшенных галунами шляпах и расшитых золотом ливреях.