Мой дядюшка Освальд
Шрифт:
«Ну так что же, фройляйн, — сказал он, жуя конфету, — расскажите мне про вашу срочную проблему».
«О доктор Фрейд, никто, кроме вас, не сможет мне помочь! — затараторила я, заводя себя. — Могу я говорить с вами откровенно?»
«Для того вы сюда и пришли, — сказал Фрейд. — Ложитесь, пожалуйста, на эту кушетку и постарайтесь снять с себя все ограничения».
И я легла, Освальд, на его чертову кушетку, подумав при этом, что зато, когда пойдет катавасия, я буду в относительно удобном месте.
И то ведь правда.
Улегшись
«И что же это?» — спросил он, сразу же вскинув голову. Ему явно нравилось выслушивать всякие ужасы и неприличности.
«Вы не поверите, — сказала я, — но я не могу пробыть в присутствии какого-нибудь мужчины и нескольких минут, как он тут же пытается меня изнасиловать! Он превращается в дикого зверя! Он срывает с меня одежду! Он обнажает свой орган… это верное слово?»
«Слово не хуже любого другого, — пожал плечами Фрейд. — Продолжайте, пожалуйста».
«Он вскакивает на меня! — кричала я. — Он прижимает меня к дивану! Он делает со мною все, что хочет! И так поступает со мною каждый мужчина. Мистер Фрейд, вы должны мне помочь, а то меня занасилуют до смерти».
«Милая барышня, — сказал он, — такого рода фантазии весьма обычны для некоторых типов истеричных женщин. Эти женщины боятся физических отношений с мужчинами. В действительности они мечтают предаться радостям совокупления и прочих сексуальных забав, но очень страшатся последствий. Тогда они начинают фантазировать. Им кажется, что их насилуют. Но этого никогда не происходит. Все они девственницы».
«Нет-нет! — вскричала я. — Вы ошибаетесь, доктор Фрейд! Я не девственница! Я самая занасилованная девушка в мире!»
«У вас галлюцинации, — сказал он. — Никто никогда вас не насиловал. Почему бы вам не признать этот факт, и вы сразу почувствуете себя лучше».
«Ну как я могу признать то, что неправда! — воскликнула я. — Все мужчины, когда-либо мне встречавшиеся, поступали со мной одинаковым образом! То же самое будет и с вами, если я задержусь здесь подольше».
«Не смешите меня, фройляйн», — бросил он резким голосом.
«Будет, обязательно будет! — кричала я. — Уже до конца этой консультации вы будете не лучше любого из них!»
Когда я сказала это, Освальд, старый хрен закатил глаза к потолку и пренебрежительно улыбнулся. «Фантазии, фантазии, — сказал он, — сплошные фантазии».
«А почему вы так уверены, что вы сейчас правы, а я не права?»
«Позвольте мне объяснить вам немного подробнее, — сказал он, откинувшись на спинку кресла и сцепив пальцы рук на животике. — В своем подсознании, дорогая фройляйн, вы считаете мужской половой орган чем-то вроде пулемета…»
«В том, что касается меня, именно так и есть! — воскликнула я. — Это смертоносное оружие».
«Вот именно, — кивнул он. — Мы хотя бы немного, но продвигаемся.
«Не пулями, — поправила я его. — Кое-чем другим».
«Поэтому вы убегаете, — продолжил он. — Вы отвергаете всех мужчин. Вы прячетесь от них. Вы сидите ночами одна…»
«Я сижу не одна, — сказала я. — Я сижу в компании старого доброго добермана Фритци».
«Кобель или сука?» — спросил он резким голосом.
«Мой Фритци мальчик, вы могли бы догадаться по имени».
«И того хуже, — нахмурился он. — Вы вступаете в сексуальные отношения с этим доберманом-пинчером?»
«Не говорите глупостей, доктор Фрейд. За кого вы меня держите?»
«Вы скрываетесь от мужчин, — сказал он. — Вы скрываетесь от кобелей. Вы скрываетесь от каждого, кто имеет половой орган».
«Да что это за бред свинячий! — воскликнула я. — Я не боюсь ничьих там половых органов! Они не кажутся мне пулеметами. А вот все это мне кажется идиотской чушью! С меня уже достаточно, наелась».
«Фройляйн, — спросил он неожиданно, — вы любите морковку?»
«Морковку? — переспросила я. — Да нет, не очень. Если уж я ее куда-нибудь употребляю, то крошу на мелкие кусочки».
«А как насчет огурцов?» — спросил он.
«Преснятина безвкусная, — сказала я, пожав плечами. — Ну разве что маринованные».
«Ja, ja, — сказал доктор Фрейд, заполняя историю болезни. — Вам следует знать тогда, дорогая фройляйн, что морковка и огурец тесно связаны с сексуальной символикой, они представляют ни много ни мало как фаллос. А вам хочется либо искрошить их, либо замариновать».
Правду сказать, Освальд, тут уж я не могла не расхохотаться в голос. И подумать только, что есть люди и вправду верящие в эту дребедень.
— Он и сам ведь верит, — сказал я.
— Да, я знаю, что верит. Он сидел и записывал все это на здоровом листе бумаги, а затем вскинул голову и спросил: «Так что еще вы могли бы мне рассказать?»
«Я могу сказать вам, в чем, по моему мнению, вся моя беда».
«Говорите, пожалуйста».
«Мне кажется, во мне есть что-то вроде динамо-машины, — сказала я, — и эта машинка жужжит, и крутится, и сообщает мне жуткий заряд сексуального электричества».
«Очень интересно, — сказал он, торопливо царапая по бумаге. — Продолжайте, пожалуйста».
«Это сексуальное электричество, — сказала я, — имеет такое высокое напряжение, что, как только мужчина ко мне приближается, пространство между нами пробивает искра и он страшно заводится».
«Это в каком смысле заводится?»
«В смысле, — сказала я, — он страшно возбуждается. Оно электризует его интимные органы, доводит их до белого каления. И он совсем уже себя не помнит и бросается на меня. Вы что, доктор Фрейд, не верите?»