Мой единственный человек
Шрифт:
– Ну и отлично. – Люся поднесла к губам чашечку с кофе и, сделав один глоток, резко поставила ее на стол. – Слушай, Галь! Я вот что вспомнила… – Черепашка щелкнула пальцами. – Моя мама журнал притащила домой, «Родина» называется. Там опубликовали стихи дочки нашего режиссера. Ей двенадцать лет, а стихи ничего, но не в этом дело… Я случайно увидела там объявление о конкурсе молодых поэтов. Точно условия не помню, но главное, что поэма должна быть о родине. Это раз. Потом автору должно быть не больше двадцати одного года. И еще я помню, что за первое место обещают кучу денег. Это три. – Черепашка
– А какая премия? – поинтересовалась Галя.
– Ну, точно я не помню, но помню, что в долларах. У меня еще в голове отпечаталось, что много, а сколько… Вот хоть убей! Слушай, а давай я тебе позвоню вечером и все расскажу! Там еще есть e-mail. Зайдешь и прочитаешь подробности… – Люся возбужденно смотрела на Галю своими большими глазами, еще и увеличенными толстыми стеклами очков.
– Да нет… Не надо, наверное… – Галя опустила ресницы. – У меня не получится…
– Что за ерунда? Все у тебя получится! Ты ведь не пробовала даже.
– Да и пробовать не буду. У меня ведь только стихи о любви, и то непрофессиональные, – отмахнулась Галя.
– Ну и зря, – обиженно фыркнула Черепашка. – Ты по-любому ничего не потеряешь, можешь только найти. А то, что ты пишешь стихи о любви, еще ни о чем не говорит. Во-первых, ты ничего, кроме них, не пробовала писать, а во-вторых, патриотизм – это тоже любовь, только к родине… – Люся ненадолго замолчала, а потом, о чем-то вспомнив, продолжила: – А что касается непрофессиональности, так это вообще ерунда. Хоть я и не особый знаток поэзии, но, по-моему, тут главное не это. Знаешь, сколько есть таких поэтов, у которых и рифмы правильные, и в ритм все ложится идеально, но вот тут, – Люся прислонила руку к груди, – ни черта после таких профессионалов не остается!
– Ну, ладно, – робко пожала плечами Галя. – Я, конечно, попробую, если ты так…
– Да все у тебя получится! – перебила Галю Черепашка. – Ой, – спохватилась она, – слушай, уже правда пора, а то мама волноваться будет. Она уже вернулась, наверное.
Девушки расплатились с официанткой, на груди у которой болталась бирочка «Тики», и вышли из кафе.
– Тебе на метро? – спросила Люся Галю.
– Угу! – кивнула в ответ та.
– А я пешком… Я тут рядом. Бр-р-р! – поежилась от холода Черепашка. – Дубняк какой, а утром тепло так было… Ой, ладно, пока, а то околею совсем. – Она махнула рукой и пошла.
Галя отошла уже на несколько метров, когда уже где-то вдалеке от себя она снова услышала Люсин голос:
– Ну так я вечером позвоню тебе по поводу поэмы? Да?
Галя обернулась и, крикнув Черепашке «да», неспешно зашагала к метро. Она пыталась думать о том, как начнет писать поэму, о предстоящей встрече с телевизионщиками, но в мысли почему-то все время лезла неприятная, казалось бы, давно забытая история о предательстве Тополян. «Да с чего это я вдруг вспомнила Тополян? – Галя тряхнула волосами, пытаясь как бы физически отогнать от себя неприятные воспоминания. «Но зачем все-таки она тогда так поступила?» Галя вспомнила школьную доску, исписанную ее стихами. Девушка зябко передернула плечами. Неприятный, даже противный, мерзкий и страшный холодок пробежал по спине. «Ох, и правда, похолодало что-то», – подумала Галя и, поплотнее
Она не стала дожидаться Люсиного звонка.
– Привет, – сказала Снегирева, услышав в трубке знакомый голос.
– Ой, хорошо, что позвонила! – обрадовалась Черепашка. – Я как раз только что нашла в журнале условия этого конкурса. Тут и адрес электронный есть. Короче, бери ручку и записывай.
Ручку Галя уже держала в руках, а блокнот всегда находился около телефона, раскрытый на чистой странице.
Продиктовав Гале адрес, Черепашка успела сообщить ей, что премия за первое место составляет ни много ни мало две тысячи долларов.
Не мешкая, вдохновленная информацией, полученной от Черепашки, Снегирева залезла на нужный сайт. Все, о чем говорила ей Люся, подтверждалось. Настораживало лишь одно – последний срок приема работ на конкурс истекал через пять дней.
«Ничего, успею! – уговаривала себя девушка. – Пять ночей плюс пять часов, свободных от школы и уроков, – и того 85 часов. При напряженной работе мозга вполне можно успеть».
«Нет, я бездарна! В этом нет никаких сомнений, – последними словами корила себя Галя после нескольких часов бесплодных раздумий. – Видно, это мой удел – сочинять стишки о любви. И ни на что я больше не способна…»
Снегирева пыталась набросать на бумаге план патриотической поэмы, но ничего у нее из этого не выходило. Даже приблизительно, в самых общих чертах, не могла она представить сюжет своего произведения. Да что там сюжет! Хотя бы героя придумать! Словом, совершенно разуверившись в себе, в собственном таланте, с дико заниженной самооценкой, бедная Галя легла спать.
В эту ночь она спала без снов.
5
В понедельник вечером, часов около семи, в квартире Снегиревых зазвонил телефон. Незнакомый женский голос попросил Галину. На молчаливый вопрос дочери, мол, кто это, мама лишь плечами пожала.
– Алло, вы Галина Снегирева?
– Да…
– Вас беспокоит координатор программы «Времечко». Ваша история нас заинтересовала, и если вы не передумали, то завтра в районе двенадцати часов к вам подъедет съемочная группа, – утомленным, на одной гнусавой и неприятной ноте голосом сообщила трубка.
– Я не передумала, – испуганно запричитала Галя. – Только в двенадцать у меня уроки… Ну да ладно, там у нас, кажется, химия и физкультура… Я отпрошусь…
– Химия там у вас или физика, мне, как вы понимаете, никакого дела нет, – не слишком любезно отозвалась женщина-координатор. – Да только я должна точно знать, отправлять группу или нет.
– Отправляйте! Обязательно отправляйте! Я буду дома. Да если нужно, я вообще могу не ходить завтра в школу, – выдохнула Снегирева с готовностью.
– Лично мне это не нужно, – отрезала усталая барышня и попросила Галину продиктовать ее домашний адрес и рассказать, как подъехать к ее дому.
Стоит ли говорить о том, что всю ночь Галя не сомкнула глаз! Несколько раз она вскакивала с кровати, нервно щелкала выключателем настольной лампы, хватала со стола шариковую ручку и принималась что-то лихорадочно записывать на заранее вырванном из тетради по алгебре листке.