Мой голос останется с вами

Эриксон Милтон Г.

Вернувшись, он спросил меня: «Теперь ты меня нашлепаешь?» 

Я сказал: «Нет, потому что в данном случае требуется вставить стекло, а с помощью шлепка этого не сделать».

Почувствовав себя обманутым, он вышел и разбил второе. «А теперь нашлепаешь?» – спросил он.

«Нет, мне придется вставлять стекло», ответил я. Всего он разбил семь стекол. Когда он бил седьмое стекло, я стоял на балконе

нашего дома и увидел около перил балкона семь игрушечных машинок Лайса. Это были грузовички, отлитые из металла целиком. Он вошел и заявил: «Я разбил седьмое стекло. Теперь то ты меня нашлепаешь?»

«Нет, я буду вставлять стекла», сказал я. А потом добавил: «Вот на перилах ты оставил машинки. Я буду их катать по перилам и посмотрю, может быть, они не будут скатываться с перил и разбиваться внизу, а остановятся и не упадут. Ах, какая досада. Но, может быть, второй не свалится». Семь машинок он потерял. Через три недели он вернулся домой из школы, весь сияя. Я схватил его, положил на колено и шлепнул. «Почему ты это делаешь?» – спросил он.

«Помнится, ты сам просил тебя нашлепать. Тогда я не выполнил твою просьбу», ответил я. Он сказал: «Теперь я знаю лучше». И, конечно же, я шлепнул его не сильно. Это был символический шлепок.

Эриксон иллюстрирует принцип, который он применяет как в воспитании детей, так и в работе с пациентами. Он различает поверхностную просьбу и мотив, который за ней стоит. Он не дает то, что у него просят на поверхностном уровне, а реагирует на более глубокий уровень и дает то, что необходимо, то, за чем к нему обращаются на самом деле. И делает это тогда, когда считает, что момент настал. Мы уже видели это на примере Роберта, которого он учил отвечать за свое обещание выносить мусор. Он тогда «напомнил» Роберту о его обязанностях посреди ночи, зная, что такое напоминание действительно запомнится. Нечто подобное мы видим и в следующем рассказе, когда он делает напоминание человеку в неудобное для него время.

Хлопни дверью.

Мой внук Дуглас влетел ко мне в кабинет, когда я проводил обучающий семинар. Показав мне свои новые кроссовки, он скрылся. Через сорок минут он появился снова, когда я демонстрировал углубление транса и момент был самый ответственный.

«Дуглас,

уходи быстро», сказал я ему. «Не слышу», бесцеремонно переспросил он. «Уходи, беги домой», повторил я. Дуглас ушел, хлопнув дверью. Было видно, что ему это не понравилось. Он не должен был хлопать дверью. Если бы он был моим сыном, я бы ни с того ни с сего, без видимой причины попросил бы его: «Пожалуйста, хлопни дверью». Я бы сделал это, когда он был бы поглощен рассматриванием картинок в книжке. Он бы удивился, но сделал это. Я поблагодарил бы его и попросил повторить. Удивляясь, он бы хлопнул дверью снова. Я попросил бы его сделать то же самое еще раз.

Он бы сказал: «Но я хочу почитать книжку». «Ничего, хлопни еще раз», – настаивал бы я. Он стал бы хлопать и очень скоро спросил бы, почему я прошу его это делать. Тогда я напомнил бы ему о том случае и сказал: «То, как ты хлопнул дверью, заставило меня думать, что тебе это нравится».

Он бы ответил: «Но мне вовсе не нравится хлопать дверями»

Вы очень быстро обучаетесь в ситуациях, которые вам не нравятся.

Как и в истории со «Шлепками», Эриксон находит нужное лекарство. Заставив Дугласа хлопать дверями в тот момент, когда ему этого меньше всего хотелось, Эриксон привел бы его к пониманию, что ему на самом деле вовсе не «хочется» ими хлопать. До него бы дошло, что хлопанье дверями – это скорее бессознательная реакция, чем то, что он действительно «хочет» делать. В будущем он, конечно, будет лучше контролировать свои действия и делать то, что ему на самом деле «хочется». По крайней мере, он будет лучше осознавать то, что делает.

Мы видели, что Эриксон пользовался этим методом во многих случаях – с детьми, с невротиками и даже с больными психозом. Он либо «зеркально» подражал нежелательному поведению пациента, либо заставлял пациента повторять эти нежелательные действия, как это было в случаях с «назначением симптомов». Он никогда не опускался до сарказма, раздражения или враждебности. Его отношение лучше всего назвать «любопытствующим»: «Хотел бы я знать, что будет, если я попрошу Дугласа хлопнуть дверью?»

Эриксон до самого конца сохранил эту свойственную настоящим ученым «детскую», непосредственную любознательность.