Мой истинный враг
Шрифт:
– Бретта? Твоего парня?
– Ты знаешь, кто он!
– Эстер, я его видел всего раз в жизни, ты помнишь?
Он протягивает руку, чтобы дотронуться до нее – такая привычка из детства. Когда она плакала или была расстроена, или злилась на что-то, то Мэтт проводил рукой по ее плечу или волосам, и она выдыхала, успокаиваясь.
Сейчас она бьет его по руке, обжигая пальцы.
– Не прикидывайся. Я видела его на занятиях!
Мэтт скрещивает руки не груди, чувствуя необходимость защититься. Сестра нападает на него, когда он ничего не сделал.
– С
– Потому что он бросил меня!
– Он тебя БРОСИЛ?
Эстер несколько секунд непонимающе моргает, потом мотает головой и продолжает:
– Хватит делать вид, что ничего не понимаешь. Если бы я хотела причинить ему боль, я бы сделала это сама, а сейчас это выглядит, словно я нажаловалась. Я! Я и нажаловалась, ты просекаешь вообще?
Она тоже скрещивает руки на груди. Мэтт пожимает плечами:
– Не знаю, что произошло, но это не я, понятно? Так что успокойся.
Эстер подходит ближе:
– Мэтт, он подошел ко мне и сказал: «Если кто-то из твоих психованных родственников еще раз ко мне приблизится – я заявлю в полицию». Его будто лицом по асфальту возили!
– Но я ничего не сделал!
– На кой черт ему придумывать?!
– Я не знаю!
– Господи, да я это сделала, ясно? Я.
Эстер застывает с открытым ртом, не договорив. Они оба поворачиваются и смотрят на Ребекку, которая стоит, подперев плечом косяк.
Эстер проводит рукой по щеке, смахивая волосы.
– Что?
Ребекка закатывает глаза:
– Он все равно бесил. Если это проблема, то я извинюсь перед Бреттом. Это проблема?
Эстер с Мэттом переглядываются:
– Нет, – все еще шокировано говорит она.
– Вот и отлично.
Ребекка уходит, а Сэлмоны продолжают стоять, глядя друг на друга полными непонимания глазами.
За ужином Ребекка ведет себя как обычно. Уплетает все за обе щеки, а пирог не ест – лениво елозит в нем вилкой, зевает и смотрит на часы. Мэтт думает, что она устала. День выдался длинным, у нее были уроки и тренировка, и, очевидно, с утра она успела съездить в Дерилфорд для «разговора» с Бреттом.
Это все еще не укладывается в голове. Неважно, что двигало Ребеккой, неважно, как она умудрилась отделать ПАРНЯ, но она заступилась за Эстер. Она поехала и набила ему морду за нее. Мэтт бы сделал то же самое, но Эстер – его сестра, а Ребекка не считает ее сестрой, она даже не общается с ней.
Судя по осторожным взглядам, что Эстер бросает то на него, то на Ребекку – она думает о том же.
После ужина родители и Эстер уходят в гостиную, Ребекка – к себе, а Филип идет мыть посуду, потому что сегодня его очередь. Мэтт помогает ему, принимая тарелки и вытирая их полотенцем.
– Ребекка сегодня сделала кое-что, – он думает, что Филип должен знать. Он любит Ребекку особенной любовью, он заботится о ней не меньше и, когда она делает такие шаги, Филип должен знать. – Она начистила Бретту рожу, потому что тот бросил Эстер…
Филип
– Бретт бросил Эстер?
– Для меня это тоже новость.
Филип мотает головой.
– Подожди, мы с тобой не знали об этом, но знала Ребекка? Как так получилось?
Мэтт пожимает плечами, забирает у него блюдце и трет его, пока оно не начинает скрипеть.
– Как думаешь, это имеет значение, или я слишком много думаю?
– Это точно имеет значение, Мэтт. – Вода льется на тарелки, и Филип подпирает мокрым кулаком свой бок, поворачиваясь к нему вполоборота. – Это имеет огромное значение.
Он мотает головой.
– Я так боюсь на что-либо надеяться. Вообще на что-то – хотя бы на мелочь. Я не знаю…
– Послушай меня, – он вытирает руки о фартук и касается плеча Мэтта, мягко проводя по нему влажной ладонью. – До того, как ты приехал, мы видели Ребекку лишь за ужином и мельком, когда она уходила на учебу по утрам. Она… не поддавалась нам.
– Она и мне не поддается.
– Но она показывает эмоции. Пока тебя не было, она была неживой. Я не видел, чтобы она проявляла какие-либо эмоции, если это не происходило на публике, где того требовали правила. Она злится сейчас. Психует, обижается, капризничает, выделывается перед тобой. Она проявляет эмоции. Нет ничего странного в том, что ты надеешься. Мы все надеемся.
Он возвращается к тарелкам.
Мэтт чувствует себя неисправимым идиотом, когда стучит кулаком в рябиновую дверь, обжигая костяшки. Во второй руке зажат стакан с молоком, и это худший поступок в мире. Он уверен, что, если ему повезет, и Ребекка откроет дверь – молоко окажется у него на голове через секунду.
Ребекка открывает.
Мэтт смотрит, как сначала округляются ее глаза, а потом ее рот. Ее соблазнительный идиотский рот. Мэтт не уверен, что помнит, с каких пор он стал таким болваном, наслаждающимся всем, что есть в Ребекке, даже ее неугомонным ртом
У нее на шее большие наушники, в них играет громкая музыка.
– Что?
Однажды, может быть, в следующей жизни, Ребекка начнет иначе разговаривать с ним. В следующей жизни точно.
– Я просто подумал… Ты вроде как любишь пить молоко перед сном.
– Это было один раз.
Он хочет видеть всю Ребекку, а не лишь ее голову и шею, просунутые в щель. Ему хочется немного заглянуть в ее комнату и посмотреть, как она живет, чем увлекается, что любит. Есть ли у нее над кроватью фотографии или там сплошные постеры и вырезки из спортивных журналов?
– Я могу отнести его обратно.
Он показывает пальцем в сторону лестницы. Ребекка прищуривается и забирает стакан, скрываясь в глубине спальни.
Мэтт почти уверен, что это все. Что она просто забыла закрыть за собой дверь, и это конец их разговора. Через минуту, когда он уже собирается уйти к себе, макушка Ребекки снова появляется в дверях… А потом и она вся. Выходит, плотно закрывает дверь и опирается на нее спиной.