Мой истинный враг
Шрифт:
– Я знаю, психопатка, – замерев, говорит он. – Я с тобой дружу, вообще-то. Я к нему обращался.
Он кивает на Мэтта, и Ребекка едва заметно выдыхает.
Мэтт принюхивается, пытаясь понять, что она чувствует. Это легкая тревога и усталость. Неизвестно, что ее вымотало – последние новости, навязчивость Мэтта или колледж. Она устала, от нее веет головной болью, которая только начинается, но скоро разрастется, если не выпить таблетку. Мэтт сильнее всего на свете хочет прижать ее к себе и вытянуть боль. Или хотя бы дотронуться до руки. Только двумя пальцами – большим и указательным. Обхватить
Мэтт винит себя, потому что Ребекке и до него жилось не очень-то сладко с ее страхами, жгучей ненавистью и желанием не знать людей, которые ее окружают. А как только он приехал, все это удвоилось, даже утроилось, навалившись на худые плечи, как чугунное одеяло.
– Прости, – шепчет Мэтт. Так просто и совершенно не задумываясь.
Ребекка несколько раз удивленно моргает, уставившись на него.
Тим смотрит на Ребекку, потом – на Мэтта. Он не уходит, словно боится оставлять их в этом напряжении или же не доверяет Мэтту, ведь Ребекка такая растерянная и напряженная рядом с ним.
– Все нормально? – осторожно спрашивает он. Подходит, встает рядом с Ребеккой. Мэтт проглатывает еще один рык – на этот раз собственнический. Потому что пальцы Тима легонько трогают локоть Ребекки – мазком, коротко, почти незаметно. Но это движение оставляет запах. Мэтт знает. – Вы двое выглядите, будто сейчас раздеретесь.
– Это семейное дело, – Мэтт надеется, что его голос не звучит слишком грубо, потому что Тим не виноват ни в чем.
– Бекка?
Она вскидывает голову, зыркает на Мэтта с вызовом, и он уже слышит это ее бездушное «мы не семья», которое она не произносит своими губами, но передает взглядом.
– Никаких проблем, Тим, – кивает, неестественно улыбаясь. Мэтт чувствует, как кожа от ее взгляда горит, словно она подожгла ее, облив бензином.
Тим продолжает недоверчиво коситься. Потом вздыхает и отходит на шаг. Когда он делает это, Мэтт чувствует облегчение.
– Ладно, пофиг, – говорит он, трет глаза и поворачивается к Мэтту. – Позвони моему отцу. Что-то там насчет работы, я не в курсе.
Мэтт кивает ему, Ребекка непонимающе хмурится, но продолжает молчать, стоя между ними, как гребанный трофей, который они делят. Мэтт пытается держать себя в руках, он говорит себе, что Тим и Ребекка лишь друзья, возможно, лучшие друзья, но ничего больше… Но он все равно чувствует себя так, словно у него что-то отбирают, выдергивая прямо из рук.
– Тебя подвезти или ты ждешь Дэна? – спрашивает она.
Тим переводит взгляд на Мэтта и тихо дышит, будто прощупывая почву.
– Я… – он замолкает, едва начав. Мэтт прищуривается. Ему интересно, что чувствует этот парень, почему так смотрит, есть ли у него в голове какое-то объяснение тому, что происходит. – Да, подбрось меня до мастерской, они мне позвонили, сказали, что я могу забрать порш.
– Хорошо.
Ребекка берет рюкзак и отходит в сторону своей машины.
Мэтт в три больших шага перегораживает ей дорогу, вставая прямо на ее пути.
– Подожди, – шепчет он.
Она тоже отвечает шепотом, только более злым:
– А
– Ты не понимаешь. Я забочусь о тебе.
Смеется, мотает головой, будто не веря.
– Я могу тебя обездвижить в четыре шага, – говорит спокойно, смотрит прямо… Мэтт хочет сжать ее лицо в руках, чтобы выбить хоть какую-то – хоть одну эмоцию, отличающуюся от чистой ненависти. – Не надо обо мне заботиться.
А еще он хочет – хочет, чтобы Ребекка его обездвижила, чтобы она сделала хоть что-нибудь! Мэтт смотрит на нее и надеется, что она видит этот крик о помощи. Этот вопль: спаси меня, я умираю!
– Ты нужна мне, – шепчет на грани слышимости. И закрывает глаза, готовясь принять поток грязи, который сейчас на него польется. Ждет, крепко зажмурившись, сцепив кулаки с такой силой, что даже от человеческих ногтей на ладонях проступает кровь. И боится открыть глаза, потому что знает, что увидит – отвращение и жалость. В их общении с Ребеккой эти две эмоции – подруги ненависти, которой эта девчонка снабжает его с лихвой.
Он готов принять и выдержать абсолютно все, но единственное, что происходит – Ребекка тихо проскальзывает мимо него, а спустя несколько секунд скрипит дверца машины, и мотор начинает мягко рычать.
Глава 18
Ребекка возвращается домой за час до ужина. Мэтт убавляет звук на телевизоре и прислушивается к ее шагам, сидя на диване в гостиной. Сначала быстро, перепрыгивая через одну ступеньку, бежит наверх, в комнату. Пять минут спустя снова вниз, короткий взгляд в сторону гостиной, потом на кухню – туда, где отец готовит домашнюю лапшу – привычное блюдо вторника.
Они переговариваются с Ребеккой, и Мэтт не слушает. Он наслаждается тем, что Ребекка дома, что она говорит с отцом, что она, кажется, грызет морковку и, наверное, сидит на столе, качая ногами.
Ребекка всегда будет отрицать, что она является членом этой семьи, но в такие моменты Мэтт прикрывает глаза и пытается представить, как было бы, если бы она была ее членом. Она носила бы обеды Филипу в больницу, как Таре? Позволяла бы маме отвозить ее на учебу, когда слишком холодно, чтобы заводить ее старенькую машину? Шепталась бы с Эстер о парнях? Желала бы ему, Мэтту, спокойной ночи?
Идеальный мир – это миф, его не существует, но если бы он был, то именно такой.
Мэтт прислушивается к волку внутри – он спокоен, тихонько садится на лапы и, как щенок, виляет хвостом, чувствуя почти настоящее удовлетворение. Ребекка дома, она рядом. Все хорошо. Мэтт прибавляет звук и отмахивается от голосов, доносящихся из кухни. Он не будет подслушивать.
Не то чтобы он был особенно заинтересован действиями Вина Дизеля и его команды из какого-то там по счету «Форсажа», но в момент, когда Эстер маленьким ураганом влетает в комнату, Мэтт отвлечен достаточно, чтобы вздрогнуть.
– Что ты сделал?! – кричит, загородив собой телевизор, и сдувает волосы со лба. Очевидно, у нее был хвост, который растрепался, ведь она выглядит так, словно бежала.
Мэтт откладывает в сторону пульт.
– Я?
– Ты! Зачем ты избил Бретта?!
Мэтт удивленно вскидывается и поднимается, становясь напротив нее.