Мой класс
Шрифт:
Я пошла за нею в конец скупо освещённого коридора. В небольшой опрятной комнате за столом сидела девочка лет шести, неуловимо похожая на Николая: то же скуластое лицо, те же серые глаза, только взгляд не такой хмурый и губы совсем ребячьи – добрые, пухлые. Когда я вошла, она встала и выжидательно посмотрела на мать.
– Вы кто же будете? – спросила женщина, тоже с ожиданием глядя на меня. – Учительница?
– Да, я учительница вашего Николая. А вы его мать?
– Нет. Он мне пасынок. Мужа на войне убили, вот я и осталась одна с ними двоими.
Она
– Что, верно озорничает Николай? – спросила она.
– Да нет, я не потому, – ответила я. – Просто мне хотелось посмотреть, как он живёт.
– Ну, если будет баловать, скажите: его дядя ремнём поучит. Такой у нас порядок, он уж и сам знает. Вот в прошлый раз во дворе окно расколотил, так с ним дядя по-своему разговаривал. А дома он ничего, помощник. И за девочкой поглядит, и обед из столовой принесёт, и дров наколет.
Пока мы разговаривали, сестрёнка Николая подошла ко мне и стала рядом, внимательно прислушиваясь и переводя пытливый взгляд с матери на меня.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Лида.
– Любит она Колю, – мягко сказала мать. – Они у меня дружно живут. Он с нею в парк гулять ходит, сказки ей читает смешные… «Мойдодыра» какого-то… – Она помолчала минуту, потом сказала тише: – Коля в отце души не чаял. Как пришла похоронная, он на себя стал не похож – почернел, с лица спал. А раньше весёлый был… Мы с ним про отца не говорим. А ей он рассказывает, какой папка был, да как ходил, да что говорил. Лида-то его совсем не помнит…
Женщина говорила всё это спокойно, негромким, ровным голосом. Слёзы катились по её щекам; она не утирала их, а может быть, и не замечала. Я поспешно отвела глаза. Она прибавила:
– Мы ведь отца ждали, совсем приготовились встречать. Убили-то его за неделю до победы, а похоронная пришла уже после войны…
Я знала: надо бы ещё посидеть, порасспросить, но поняла, что сейчас не могу этого сделать. Ещё раз уверив Савенкову, что приходила не с жалобой, я распрощалась и ушла.
У дверей на лестнице поджидал Николай. Он в упор, со злостью посмотрел на меня, и в этом взгляде я прочла: «Нажаловалась? Рада?» Он подождал, пока я спустилась на несколько ступенек, потом решительно повернулся, вошёл в квартиру и с размаху захлопнул за собой дверь.
ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ
Назавтра я встретилась с ним неподалёку от школы. Против своего обыкновения, он шёл медленно и, казалось, кого-то поджидал. Увидев меня, он приостановился, подождал, пока я поровняюсь с ним, и негромко сказал:
– Здравствуйте, Марина Николаевна…
– Здравствуй, – ответила я.
Мы вместе дошли до школы, молча поднялись наверх, в класс.
На уроке Николая не было слышно. Весь день я ходила с таким ощущением, словно случилось что-то важное и хорошее, хотя я и не могла бы точно определить, что именно.
На другой день, выходя из школы, я встретила Савенкова на
– Ты что тут делаешь? – невольно спросила я.
– Так… – ответил он неопределённо и зашагал рядом со мной.
Я сбоку поглядывала на него. Он, видно, о чём-то упорно думал – шевелил бровями, поджимал губы. Лицо его показалось мне сегодня не таким угрюмым и неприятным.
– Вы Лиду видели? – вдруг спросил он.
– Сестру твою? Как же… Очень на тебя похожа.
– Лицом?
– Ну да. Характера ведь я не знаю, его за один раз не разглядишь.
– Какой у неё может быть характер! – возразил Николай. – Она ещё маленькая.
Помолчали. И вдруг он сказал:
– До свиданья, Марина Николаевна, – и мигом свернул в проходной двор.
Я пошла дальше, озадаченная. Очень уж странный получился у нас разговор, и ещё более странно он оборвался. «Может быть, я что-нибудь не так сказала? Он, кажется, обиделся!» подумала я.
С тех пор почти каждый день Николай поджидал меня у школьных ворот и шёл со мною до конца нашего переулка. Разговор у нас почти всегда бывал односложный. Как-то за всю дорогу Николай произнёс только несколько слов:
– Вот, все говорят: мачеха, мачеха… и в книгах тоже… А она не такая. Она никогда не обидит.
Понятно, он говорил о своей мачехе. Но не успела я и рта раскрыть, как Савенков с обычным «До свиданья, Марина Николаевна» исчез за углом.
Если с нами шёл ещё кто-нибудь из ребят – а это бывало чаще всего, – Николай не говорил ни слова, и по лицу его нельзя было понять, слушает ли он наши разговоры или думает о своём.
Однажды, когда мы с ним шагали вдвоём в какой-то особенно дождливый и хмурый день, он предложил:
– Дайте я понесу тетради.
– Спасибо, – ответила я. – Только, пожалуйста, осторожно, чтоб не помялись.
Он бережно взял у меня толстый пакет.
– Марина Николаевна, а бывает так, что пришла похоронная, а человек жив? – В голосе Николая звучали и тоска и упрямая надежда. – Вот мне рассказывали: приезжает к одной старушке человек с фронта и говорит: «Вашего сына убили, я своими глазами видел». Ну, она плачет, расспрашивает. Проходит месяц. Сидит она вечером одна в квартире, вдруг – звонок. Идёт она открывать, спрашивает: «Кто там?», а ей из-за двери: «Мама, откройте!» И вовсе не убили её сына, только ранили…
Николай замолчал и пристально посмотрел на меня.
– Бывает, – ответила я не сразу. – Всё бывает. Вот у меня погиб брат, я долго надеялась, что он вернётся. Но прошло уже три года… Видно, на самом деле погиб.
Мы стояли уже у моего подъезда – в этот раз Савенков не простился со мной на обычном углу.
– Зайди ко мне, – предложила я.
Он сначала отступил, а потом, вдруг, решившись, шагнул в дверь и, похлопывая ладонью по перилам стал подниматься за мной по лестнице. Поворачивая ключ в замке я заметила на его лице уже знакомое мне смущённое и сосредоточенное выражение.