Мой Лабиринт, или Мемуары непрожитой жизни
Шрифт:
Очень скоро после этого наша учительница Марина Ивановна озадачилась вопросом: кем детки хотят стать, когда вырастут? Мы по очереди вставали из-за парт и рассказывали, кем хотим работать, когда станем взрослыми. Почему-то все повально хотели стать космонавтами. Меня удивляло, что моя мама так сильно хочет стать железнодорожником, что учится в институте по ночам уже который год, а среди моих одноклассников желающих стать железнодорожниками не нашлось вообще.
Дошла очередь и до меня. И я, честно глядя в глаза Марине Ивановне, сообщила: «Я хочу стать учительницей в младших классах, как вы, Марина Ивановна».
Марина Ивановна была довольна.
Наша опора и надежда – КомСоМол
Во всякой порядочной советской школе из учеников была сформирована дружина. В состав дружины входили отряды-классы, а внутри отрядов, как я и писала ранее, были звенья по десять человек. Органом, управляющим дружиной, был совет дружины. В нашей школе совет дружины возглавляла самая главная комсомолка – Катя Кашенцева. Какие вопросы решал совет дружины, для меня до сих пор остается тайной, потому что к тому времени, как я собралась стать комсомолкой, вся советская система вместе с идеологией благополучно развалилась.
Во всякой порядочной советской школе также были введены дежурства старшеклассников на проходной во время утреннего прибытия учеников на уроки и переменах. Ученики старших классов по очереди приходили в школу раньше всех, чтобы повязать на рукав красную повязку с надписью «дежурный» и встать на входе в учебную часть. Основными обязанностями дежурных были проверки наличия сменной обуви у учеников младших классов и регулирование перемещения учеников на улицу и обратно в школу во время перемен с целью предотвращения прогулов. Но были и другие обязанности, исполнение которых шло гораздо бодрее и веселее.
Ученикам младших классов заботливые родители выдавали деньги для того, чтобы они могли купить что-то вкусненькое в буфете. Мне выдавали каждый день по десять копеек, из которых пять копеек уходили на пирожок и пять копеек – на компот. Однако уже в первом классе я заметила, что не все ученики младших классов доносили денежки до буфета. На входе в учебную часть дежурные устраивали поборы с малышни. За отсутствие сменной обуви или за разрешение лишний раз выскочить на улицу нужно было вносить плату в карман дежурных.
К счастью, у меня все было в порядке со сменной обувью, а выйти из учебной части мне понадобилось всего один раз. В тот день ко мне приехала бабка Люся из Горелово и привезла пирожки для всех учеников моего класса. Она сидела в гардеробе школы и поджидала, когда я выйду из учебной части. Разумеется, на выходе стояли два недоросля, ранее замеченные мною в поборах. Но денег у меня с собой не было. Напрасно я их уговаривала выпустить меня в гардероб: дежурные были непреклонны. Пришлось сбегать в класс и занять у Юльки Безверховой пять копеек для того, чтобы выйти. Добрая бабка Люся со своими пирожками провожала меня обратно до учебной части, и недорослям-дежурным досталось еще по два пирожка сверх уплаченных мною пяти копеек. Хорошо, что хоть за вход платить не пришлось.
Мое предательство
Юлька Безверхова жила в общежитии рядом с моим домом. Ее мама работала на ткацкой фабрике имени Анисимова, а отец был дальнобойщиком. Он был сурового нрава и побивал Юльку за мелкие провинности. Один раз я была у нее в общежитии. Помню большие коридоры, еще больше, чем у нас коммунальной квартире, вдоль которых было множество дверей, ведущих в комнаты, большую обшарпанную кухню, где за каждой газовой плитой были закреплены жильцы, имеющие право пользоваться конкретной плитой. На веревках в коридоре и кухне висело выстиранное белье. Туалет был вообще только один на весь этаж, причем комната Юлькиной семьи находилась как раз у туалета, что способствовало распространению туалетных запахов прямо в жилое помещение. Ванны или душа, как и у нас, не было вообще. Бабка Нина говорила, что Юлькино общежитие – рассадник алкоголизма, и запрещала мне туда ходить, поэтому я была у Юльки в гостях только один раз, а она у меня – часто.
Однажды мы вместе с ней ходили в гости к Марине Боровских, девочке из нашего класса, которая жила в отдельной четырехкомнатной квартире. В этой квартире мы чувствовали себя, как гости из далекой глубинки, пришедшие в Эрмитаж или в Русский музей. Для нас было открытием, что некоторые люди живут в отдельных комнатах и имеют собственный туалет и ванну для своей семьи. Я, как водится, в очередной раз проявила нездоровый интерес к туалетной комнате. Мне впервые удалось увидеть фаянсовый бачок с боковым рычажком для слива на уровне моего пояса. До этого я видела только пластмассовые бачки с веревочкой. Юльке тоже было все в новинку, но она не подавала вида.
Вообще Юлька Безверхова была очень самостоятельным маленьким человеком. Например, когда я пришла к ней в гости, она самостоятельно налила воду в пузатый металлический чайник со свистком и, опять же, самостоятельно поставила его греться на газовую плиту. Мне в этом возрасте еще не разрешали иметь дело с газом. Затем Юлька порылась в деревянном ящике за окном и без разрешения достала банку варенья. Вскоре мы уже пили чай, налив кипяток из этого самого пузатого чайника, и ели варенье, которое Юлька умело намазывала на куски булки, ею же самостоятельно и очень ровно отрезанные. Тогда же я узнала, что Юлькина мама уходит на работу очень рано, а отец часто бывает в рейсах, поэтому Юлька сама себе заводит будильник, сама рано встает, завтракает и идет в школу. Это ее и подвело.
Однажды Юлька проспала, на завтрак выпила чаю и съела кусочек булки со сгущенкой, не заметив, что ее длинные черные волосы окунулись в эту самую злосчастную сгущенку, и побежала в школу. На первый урок она опоздала, вбежала в класс запыхавшаяся, непричесанная, с распущенными волосами. Марина Ивановна, раздраженно постукивая указкой об пол, посчитала нужным долго и нудно выговаривать ей за опоздание. Вдруг она прервалась на полуслове, ее глаза округлились, и она закричала дурным голосом:
– Немедленно в медицинский кабинет!
Юлька Безверхова оторопела от такого поворота событий, но Марина Ивановна уже подталкивала ее к выходу. После их ухода в классе было высказано много версий по поводу предполагаемой Юлькиной болезни. Скоро все прояснилось. За дверью послышались визгливые голоса Марины Ивановны и школьной медицинской сестры, которая в свое время порадовала меня новым словом «ожирение»:
– Вши! Вы видели, у нее вся голова в гнидах! Прямо гроздьями висят!
– Что тут видеть? Вы знаете, в каких условиях живет их семья. Они неблагополучные. Наверное, никогда не моются.