Мой личный враг
Шрифт:
Взяв еще один бутерброд, Александра перехватила тоскующий взгляд Димы Тимофеева, собственного корреспондента «Вестей» в Багдаде, который толковал о чем-то с Викой, и бегло ему улыбнулась. Димка закатил глаза и поднял брови, выражая отчаяние, но Александра спасать его не собиралась. Она слишком устала, неохота ввязываться в Викины светские беседы. Прилаживая бутерброд, чтобы половчее откусить, она осторожно повернулась в сторону балкона, где было не так людно, и нос к носу столкнулась с французом.
— Пардон, — пробормотал он и вежливо
— Ничего, — лучезарно улыбнулась она с высоты своего роста.
Весь он был какой-то невзрачный. На худом загорелом лице — очочки, одет то ли бедно, то ли непривычно для русского глаза — темный свитер, темные джинсы, нелепая жилетка. И — господи, спаси и помилуй! — волосы собраны сзади в короткий хвост.
Он тоже улыбнулся. Улыбка у него оказалась приятной.
— Я, наверное, за всю жизнь столько не знакомился, сколько за сегодняшний вечер, — сказал он Александре по-русски. — И никого не запомнил.
Очень удивленная, Александра замерла с бутербродом в руках — со всегдашней своей неловкостью, за которую ее так ругал Андрей, она даже не догадалась пристроить его на тарелку. Знакомясь, французик пробормотал что-то вроде «Нотр-Дам, норсульфазол…», то есть изъяснялся явно по-своему, по-иностранному, это она точно запомнила. А теперь вдруг — на великом и могучем…
— Вы говорите по-русски? — с изрядным опозданием удивилась она.
— Говорю, — подтвердил он. — Как у каждого или почти каждого порядочного француза, у меня имеется русская бабушка вполне княжеского рода. Учить русский язык в семье считалось хорошим тоном.
— Надо же! — искренне восхитилась Александра — чуть ли не впервые в ее журналистской практике ей попался иностранец, говорящий по-русски.
Он учтиво стоял рядом, и было непонятно, что ей теперь делать протиснуться мимо него вместе со своим бутербродом к окну или завязать с ним легкую и приятную беседу. Места между столом и французом было мало, поэтому Александра выбрала беседу, проклиная на чем свет стоит Вику, флиртующую с Димкой. Пусть бы сама развлекала своего француза — она, Александра, светскими талантами никогда не блистала.
— Вы впервые в Москве? — поинтересовалась она со всей непринужденностью, на которую только была способна. Должно быть, со стороны они выглядели забавно — изящный француз и она, зажавшая бутерброд в горсти, как последнюю гранату.
— Родители привозили лет тридцать назад. Я помню все очень смутно, — ответил он и опять улыбнулся смущавшей ее улыбкой. — Сейчас многое в Москве изменилось, верно?
Пожалуй, акцент в его речи все-таки был. Вернее, даже не акцент, а легкий намек на него, некая приятная неправильность интонации, которую трудно сразу уловить. Да, а как же его зовут? Она не собиралась с ним разговаривать и была уверена, что его имя ей не понадобится, поэтому плохо слушала Вику, когда та представляла их друг другу. И что теперь делать? Спросить? Или обойтись предложениями без обращения?
— Прошу прощения, — сказала Александра несколько смущенно, — но я не запомнила вашего имени. Меня зовут Александра Потапова. Я журналистка. Работаю корреспондентом в «Новостях» на первом телевизионном канале. — До сих пор, представляясь, она испытывала прилив жгучей гордости. — А вы?
— Меня зовут Филипп Бовэ, — ответил француз, ничуть не смущенный нарушением этикета: наверное, он сам разбирался в нем не слишком хорошо. — Я приехал в Россию писать книгу. Пробуду здесь, возможно, около года.
— Вы журналист? — спросила Александра. В то, что он знаменитый писатель, она как-то не очень поверила.
— Не совсем журналист, — ответил он, подумав. — Когда-то хотел быть журналистом. Но так им и не стал. Появились… другие дела.
Понимающе кивая, Александра думала о том, как бы повежливее отойти от него. Конечно, она уже не школьница-переросток, а вполне зрелая женщина с надежно упрятанными комплексами, но все-таки возвышаться над ним — маленькое удовольствие. Хотя он был не намного ниже, сантиметра на три, пожалуй… Но и три сантиметра ее нервировали.
— Кажется, я не даю вам есть, — догадался француз.
— Я сегодня очень устала, — доверительно сообщила ему Александра, с сожалением рассматривая рыбу на прозрачном ломтике свежего хлеба: откусить при нем она не решалась. — Пятница — самый трудный день. Обязательно произойдет что-нибудь непредвиденное. Перед выходными все стараются как следует накачать народ, чтоб никто, не дай бог, не забыл, в какое ужасное время мы живем…
— Накачать? — переспросил он недоуменно. Александра засмеялась.
— Ну, вывалить очередную кучу чернухи, — пояснила она весело.
— Ага. Чернухи, — сказал француз и тоже засмеялся. — К сожалению, я знаю только классический русский язык, и мне иногда трудно с пониманием.
— Ничего. Если вы собираетесь писать о нас книгу и будете собирать материал, от вашего классического русского не останется и следа, — пообещала ему Александра. — Будете говорить, как все сейчас говорят.
— Вы меня утешаете, — пробормотал Филипп.
Девушка ему нравилась, и говорить с ней было приятно. По крайней мере, она не смотрела ему в лицо завораживающим взором и не старалась поразить его воображение неземной красотой или потрясающим интеллектом.
Чуть ли не весь вечер он старательно придуривался, что ни слова не понимает по-русски, и вот — на тебе! — разговорился с какой-то случайной девицей, неизвестно как попавшей на эту вечеринку восходящих звезд и почти знаменитостей.
Она была высокой — вровень с ним или даже чуть выше — и крупной. Аристократической худосочности в ней не было и в помине. Длинные ноги, сильная шея, нежная кожа, очень короткие волосы. Филиппу этот короткий блестящий «ежик» просто не давал покоя — так хотелось его потрогать. С чего бы?