Мой личный враг
Шрифт:
— Да говорю же, нет! Наоборот, улыбнулся, в первый раз, наверное…
— Мань, как ты думаешь, он отойдет?
— Должен отойти! — твердо сказала Маша. — Я тогда пропаду, а он, сама понимаешь, этого допустить никак не может. Хотя, конечно, забудется это не скоро. И Быстров… — Маша горестно махнула рукой и отвернулась.
Затрезвонил дверной звонок. Филипп моментально выскочил и сказал Александре:
— К двери не подходи!
— Да это же Ладка! — возмутилась Александра.
— Кто бы ни был, — отрезал
— Что за спешка?! Должно быть у человека право на личную жизнь или нет? Что такое опять произошло?!
— М-м-м… — протянула Маша. — Похоже, кажется, Васятка вышел из большевистского подполья…
— А что? — спросил Филипп в коридоре. — Васятка опять брошен в постели один?
— Вот именно! — торжественно подтвердила Лада. — Все мужики слетелись к родным очагам, как божьи пташки. А, Мань? Верно я говорю?
— Не шуми, — попросила Маша. — У них военный совет. Проходи и садись. Все равно раньше, чем они посовещаются, к Васятке ты не уедешь.
— Кофе, сигарету и булку! — потребовала Лада и села, скрестив совершенные ноги, обтянутые джинсами. — Сейчас умру от голода. Сексуальный марафон длиной в двенадцать часов забрал у меня остатки сил!
— Что-то не похоже, — пробормотала Александра, но кофе налила, поставила пепельницу, а булку не дала — велела ждать пирога.
— Ну, приступай! — разрешила Маша, видя, что Ладка через минуту лопнет, как мыльный пузырь, если немедленно не поделится новостями. — Излагай. Все равно ждать.
Они обсудили все, что интересовало их в данный момент, и съели полпирога, когда из комнаты, что-то еще договаривая, вышли Иван и Филипп.
— Вот что мы хотим сказать вам, дамы, — с ходу начал Филипп, когда все трое повернулись к нему. — Вы блестяще провели всю партию. Честное слово. Но на этом нужно остановиться.
— Что значит — провели всю партию? — спросила Александра. — Какую партию?
— Саш, — сказал Иван и сел на свободную табуретку, которая под ним скрипнула, — на той кассете, которую ты у себя нашла, была очень короткая, по-моему минуты на три — три с половиной, шпионская съемка глебовского зама и еще трех гавриков, которым Глебов мешал. На дискете — копии документов, которые предполагалось передать в Генеральную прокуратуру. Компромат.
— Что за гаврики? — перебила Лада.
— Это не имеет никакого значения, — терпеливо ответил Иван. — Эти ребята — совсем не нашего уровня, и не нам наставлять их на путь истинный. Я сумел передать Мане записку, смысл которой сводился к следующему: если мои документы — ну, кассета с дискетой — помогут Глебову удержаться на работе, я останусь в живых. Его отставка была совсем не нужна тем, у кого я оказался. Я был уверен, что они-то точно меня пристрелят, но вышло наоборот…
— А сначала ты был у других? — дрожащим голосом спросила Маша.
— Я был у тех, кто организовал мой плен и смещение Глебова, — пояснил Иван. — После какого-то очередного боя я оказался на другой стороне.
— Как бы у своих, — уточнила Лада.
— Как бы, — усмехнулся Иван. — Саша нашла пакет и в конечном счете догадалась, что отставка Глебова будет подкреплена фильмом, вроде бы моим, а на самом деле не моим, и предупредила его. Я был абсолютно уверен, что вы этого не сможете, девчонки. Это очень трудно… Я не знал, что за моей дачей следят, даже не предполагал, иначе не стал бы писать никаких записок.
— А кто был на даче? — спросила Александра.
— О кассете знал Илья, — хмуро сказал Иван. — Я собирался дать ее в эфир и сказал ему…
— Общественно-политический продюсер? — ахнула Лада.
— Очевидно, он немедленно сообщил… кому надо, и ее стали искать, чтобы она не всплыла. Думали, что она у Маши или в моей машине… Вы знаете, Маше даже угрожали. А я ее у тебя в пакете забыл, представляешь?
— Ну и что? — спросила Александра. — Дальше-то что? Это все высшие эшелоны власти, а нам угрожают вполне конкретные бандюги.
— Глебова в отставку выперли, но с меньшими потерями, чем могли бы. Сашка будет мешать до тех пор, пока есть опасность, что она сдаст всю историю с подложным фильмом в прессу, пусть даже никаких доказательств у нее нет. Все равно это вызовет новый виток разбирательств, а они никому не нужны. Я мешаю потому, что меня должны были полгода назад похоронить, я же приперся в Москву. А без моих похорон, — Иван улыбнулся Маше, — затея вообще теряет всякий смысл.
— Ну-ну, — поторопила Александра, — что теперь делать? Куда кидаться?
— Тебя Филипп должен увезти и спрятать, — сказал Иван. — Я свяжусь с нужными людьми и пообещаю не вылезать ни с какими заявлениями в обмен на жизнь. Пригрожу: если меня в один прекрасный день пристрелят, из-за границы придут мои бумаги, и тогда мало никому не покажется. Для начала я назначил на завтра пресс-конференцию у Лешки Бенедиктова на «Эхо Москвы», и мне уже по поводу нее звонили… Так вот, завтра я нашумлю, обрадую народ возвращением, а потом лягу на дно.
— Надолго? — спросила Лада, задумчиво его изучая.
— Думаю, что навсегда, — сказал он, скривившись. — Я ни на что больше не годен…
— А зачем мне щеку резали? — поинтересовалась, ни к кому конкретно не обращаясь, Александра. — Чтобы я умерла от потери крови?
— Не знаю, — сказал Иван, и Александре показалось, что он врет.
— Ивана здесь пока подстрахует Павлик, — подал голос Филипп. — Ему, конечно, неинтересно в чужие дрязги влезать, но выхода у него нет.
— Он что, тебе обязан? — язвительно спросила Александра, но Филипп только взглянул на нее и ничего не ответил.