Мой любимый судья
Шрифт:
Мне просто нужно придумать, что сказать, а затем перейти к следующему участнику. У меня пересыхает во рту. Не могу сказать, что думаю. Это правда, ее бисквит просто ужасен. Но я тронут ее нежностью по-новому и странно.
Что она со мной делает?
— Твои… твои бисквиты. У них действительно есть проблемы. Но… о боже, подождите.
Операторы что-то бормочут и передергивают плечами, пока я тянусь за бутылкой воды. Я проглатываю ее и передаю обратно ассистенту режиссера, а камера снова начинает снимать. Я не могу сказать то, что хочу, поэтому
— Они не безнадежны. Ты очень обаятельна, но слишком много думаешь.
Из вежливости я стараюсь не подавать виду, что мучаюсь, пытаясь расправиться с оставшимися бисквитами конкурсантов.
Как только мы закончили съемки на сегодня, я отправляюсь на поиски Хлои.
Мне даже все равно, кто услышит, как я кричу ей вслед, когда она направляется к лифтам в гостевое крыло. Она дергает завязку своего фартука, слегка наклонив голову и ссутулив плечи.
— Хлоя!
Она оборачивается.
— Д… да? — Я протягиваю руку, чтобы придержать дверь.
Остальные участники потихоньку поднимаются по лестнице и других лифтах, и я не произношу больше ни слова, пока они не уходят.
— Хочешь, покажу тебе, что ты сделала не так?
Ее карие глаза сверкают, и она прикусывает губу.
— Я не сделала ничего неправильного, — говорит она. — Я попала в тебя. В плане, в твои глаза. Я идеально попала в цвет твоих глаз.
Изучая ее лицо, не могу решить, издевается она надо мной или нет.
— Кухня в твоем распоряжении, если хочешь попрактиковаться завтра.
Она выдохнула.
— Вау. Честно говоря, я устала и не хочу снова смотреть на духовку до завтра.
— О! Значит, ты готова ко дню хлеба?
Она качает головой.
— Вовсе нет! Приготовление хлеба — самое худшее. Без обид, я просто не понимаю, в чем суть. Помимо аромата…
Я больше не могу этого выносить. Я отпускаю дверь лифта и вхожу внутрь, возвышаясь над Хлоей, прижимая ее к стене. Я обхватываю ее маленькое, веселое личико и прижимаюсь губами к ее губам. Сначала осторожно. Когда ее тело вздрагивает от удивления и она ахает напротив моего рта, волна желания захлестывает меня и я сжимаю ее волосы в кулак. Хлоя испускает сексуальный, шумный маленький вздох. Я углубляю поцелуй и ее вздохи переходят в хныканье, которое затем превращается в голодный стон, вызывающей в моем извращенном мозгу всевозможные извращения.
Я отстраняюсь, потому что знаю, к чему это приведет. Это приведет к тому, что языки проникнут в рот, а руки будут ласкать обнаженную плоть. Я уже наполовину задыхаюсь от вожделения.
— Почему ты остановился? — спрашивает Хлоя, задыхаясь так же, как и я, и улыбаясь моему разочарованию.
Я был уверен, что она собирается влепить мне пощечину за то, что сначала не спросил о поцелуе.
— Ох, малышка Хлоя. Ты не готова к тому, что произойдет, если я не остановлюсь.
Ее розовый язычок высовывается наружу, и она придумывает губы.
— Если бы ты только знал. Видишь ли, — говорит она, делая
Мое эго вот-вот взлетит до небес, но это не может быть тем, что она имеет в виду.
— Ты хочешь сказать, что хотела встретиться со мной. Попасть на шоу. Копила деньги на поездку?
Она качает головой и понимающе смотрит на меня снизу вверх.
— У меня есть секрет, и я расскажу его тебе прямо сейчас. Подойди ближе.
Сглатывая, с колотящимся сердцем, я низко наклоняюсь, чтобы ей не пришлось вставать на цыпочки и тянуться до моего уха. От ее дыхания по коже, словно лестной пожар, распространяются мурашки, а кровь приливает к моему члену.
— С тобой был мой первый поцелуй, Филипп.
Я отшатываюсь назад.
— Сколько тебе лет?
Она моргает, глядя на меня.
— Двадцать три. Это важно?
Я уже вижу заголовок в «Daily Mail».
— Мне сорок восемь.
Хлоя улыбается.
— И?
Я улыбаюсь и провожу пальцами сквозь прядь волос, позволяя им рассыпаться по моей руке, вызывая в воображении картину этой великолепной гривы, раскинувшейся по моей подушке. А еще лучше — взмокшей от пота после энергичного секса, ломающего кровать.
— И тебя не волнует, что я достаточно взрослый и гожусь тебе в отцы?
Она опускает взгляд, затем хлопает своими длинными, соблазнительными ресницами, глядя на меня.
— Ты старше моего отца. Мои родители поженились молодыми.
— Господи.
Она слишком пренебрежительно пожимает плечами. Мне стоит быть осторожным.
— Послушай, — говорит она. — Ничто и никогда не могло встать у меня на пути. Возможно, я единственный стенд-ап-комик-девственница во всех Соединенных Штатах. Неужели ты думаешь, что я чего-то боюсь? И посмотри, где мы сейчас.
Я изучаю ее лицо. Такое открытое, такое уязвимое. Это не может быть правдой.
— Если ты стендапер, то почему о тебе нет никакой информации в интернете?
Ее глаза загораются.
— Ты гуглил меня!
— Да.
— Я выступаю под псевдонимом. Индустрия кишит подонками. Кроме того, я на удивление не так уж успешна.
Я ничего не знаю об условиях работы комиков где бы то ни было, но мысль о том, что кто-то хоть с каким-то намеком смотрит на Хлою, заставляет голову взрываться. Я должен поцеловать ее снова, чтобы успокоить свое сердце, которое выскачет из груди.
Полные губы Хлои погружают меня в блаженство. И все же не могу не признать тот факт, что такое совершенное, невинное юное создание, как Хлоя, должно быть поцеловано хорошим мальчиком ее возраста. Уважительный молодой человек с таким же солнечным мировоззрением, которого мир не раздражает на каждом шагу. Кто-то, кто не хочет обладать ею и держать в кармане. Мне не следовало бы так радоваться, узнав, что я первый, кто когда-либо целовал эти губки, но безумно рад узнать, что я также и последний. Потому что теперь, когда она здесь, я никогда не позволю ей уйти от меня.