Мой механический роман
Шрифт:
– Да ладно, – бурчит она, теребя серьгу с мечом. – Ты же понял, что я имела в виду!
Она права, я понял, но сейчас мне совершенно не хочется это признавать.
– Мы никого здесь не затыкаем, а просто…
– Я не вижу смысла продолжать этот разговор.
Слушать меня она явно не желает.
– Окей, разработай тогда какую-нибудь элементарную концепцию, а завтра мы проведем голосование, – предлагаю я. – Если ты считаешь, что проблема во мне, то давай узнаем, что думают остальные.
Выражение ее лица снова становится напряженным.
–
Я принимаю ее ответ за согласие и отворачиваюсь.
И если бы я был сейчас менее раздражен, то обязательно обратил бы внимание на то, насколько сильно она изменилась за эту минуту. Бель выглядела так же, как когда чертила свою схему на отборочных, и какой я больше ни разу ее не видел с того дня. Пока она кричала на меня, ее щеки раскраснелись, глаза широко распахнулись, и она словно бы ожила, и именно эта ее версия кажется мне гораздо более интересной, чем все остальные. Даже если я не в восторге от того, что именно Бель говорит.
Я уже поднимаю наушники, чтобы надеть их, и тут она неожиданно заявляет:
– Это просто смешно, что ты ведешь себя со мной так грубо только потому, что я заметила недостатки в твоем боте. Мне казалось, именно это тебе и нужно. Иначе зачем вообще было брать кого-то в команду? Ты просто искал новичка, который постоянно будет с тобой соглашаться? Однако в этом, поверь мне, у тебя нет недостатка.
К счастью, я уже успел надеть наушники, поэтому, хотя и слышал каждое сказанное слово, у меня есть возможность притвориться, будто я ничего не разобрал. Бель уходит, а я снова снимаю «уши», испытывая, как мне кажется, разочарование.
А может быть, и чувство вины.
По правде говоря, она права. Я действительно веду себя с ней по-скотски, и это именно потому, что она видит в моем проекте проблемы (а Бель, вне всяких сомнений, их видит, потому что даже если он и не доведен до ума, нельзя отрицать того, что она уже дважды указала мне на них), так что дело не в ней. Совсем не в ней. Просто видеть недостатки в том, над чем ты так упорно работал, трудно. Это заставляет меня сомневаться в себе, а я к этому не привык.
Потому что она права и тут. Окружающие вечно соглашаются со мной. Даже я себе потакаю.
У меня начинает болеть голова, видимо, от длительного созерцания экрана, поэтому я закрываю программу, запираю лабораторию и иду к своей машине. На парковке остается всего несколько авто, и я подавляю зевок, внезапно ощутив усталость.
Вообще-то мне нравится быть занятым. Отвечать за что-либо. Мне нравится, что люди доверяют мне – победный гол, ключи от лаборатории, – так что да, меня бесит, что Бель не в их числе. Мне кажется, она считает меня просто самодовольным придурком, а это не так. Ну, или просто я так не думаю.
По крайней мере, я стараюсь таковым не быть. Разве нет?
Но потом я подъезжаю к своему обнесенному высоким забором дому, поднимаюсь по длинной подъездной аллее к чемодану, который все еще не распакован после встречи с родителями в Денвере, и мне в голову приходит мысль, что, возможно, Бель просто не видит меня настоящего. Может, я и в самом деле не удосужился показать ей себя.
– Как футбол? – спрашивает папа, когда я вхожу из фойе в гостиную.
Непривычно видеть отца на диване, поэтому его присутствие на секунду меня удивляет. Он всегда держится несколько официально, словно позирует для невидимого репортера журнала «Форбс», берущего интервью; все в нем производит умышленно выверенное впечатление – от седины на висках (в прошлом году издание «GQ» окрестило его «серебряным лисом Силиконового пляжа») до закатанных манжет рубашки.
– Хорошо, – небрежно отвечаю я. Вопреки скудным нордическим вкусам моей матери отец намного выше светских бесед о том, как прошла моя сегодняшняя игра. – А где мама?
– Встречается с подругами. Ты победил? – спрашивает он и опускает взгляд на свой телефон, когда тот пикает один раз, потом второй.
Я не вижу смысла объяснять ему, что это была просто дружеская встреча, поскольку это займет больше времени, чем сам разговор. С минуты на минуту он ответит на звонок или примется набирать ответное сообщение.
– Да.
Папа снова поднимает глаза и кивает.
– Хорошо. А в школе?
– Нормально.
Его телефон снова жужжит.
– Всего лишь нормально?
Я пожимаю плечами.
– Получил «отлично» за сочинение по английскому.
– Как с физикой? – спрашивает он, хмуря брови, когда заглядывает в телефон.
– Как будто Мак когда-нибудь ставил мне что-то ниже пятерки, – отвечаю я, не задумываясь, а потом внезапно вспоминаю выражение лица Бель.
«Когда ты сам просил Мака о чем-нибудь?»
Такое могла ляпнуть только Нилам. Хотя, если бы это сказала она, то я бы пропустил это мимо ушей.
«Чтобы ты заткнул меня, как заткнул Нилам?»
Проклятье. Как же это меня бесит. Она права, это действительно так.
– Что-то случилось? – спрашивает отец, видя выражение моего лица. – У тебя что-то не ладится в школе? Если ты хочешь, чтобы мы нашли тебе репетитора…
Я качаю головой, прогоняя видение больших разочарованных глаз Бель.
– Мне не нужен репетитор, пап. Мой средний балл 4,3. Все хорошо.
– Для Гарварда «хорошо» недостаточно, Тео.
– Я…
Я осекаюсь, прежде чем успеваю напомнить ему (в очередной раз), что поступление в Гарвард не входит в мои планы. Не знаю, почему все родители так хотят, чтобы их дети поступили в Гарвард, но парня, который учился в обычной государственной школе, это тоже не миновало.
– У меня нет проблем с учебой, пап, даю слово. По всем предметам у меня пятерки.
Если, конечно, я осилю книгу, которую мы читаем сейчас на английском: «Инферно» Данте. Что очень в тему, учитывая, в каком аду мы оказались.