Мой милый звездочет
Шрифт:
Брокенхерст подошел ближе и нагнулся над мужчиной. Тот был молод, элегантно одет и, без сомнения, происходил из знатной семьи.
На его груди лежал листок бумаги. Можно было подумать, что он аккуратно положил его туда сам, прежде чем застрелиться. На листке герцогу удалось разглядеть слова:
«Вот, Шарлотта, что ты со мной сделала!»
Здесь же на земле валялись еще несколько сложенных бумаг и писем, словно молодой человек читал их перед тем, как пустить себе пулю в сердце.
Герцог
— Он… мертв? — тихо спросила она.
— Мы уже ничем не можем ему помочь, — резко сказал герцог. — Поэтому предлагаю уйти отсюда и забыть, что мы его видели. Нам не хватает еще впутаться в новую неприятность.
Вэла ничего не ответила, и герцог увидел, что она читает записку на груди юноши.
Герцог развернулся, намереваясь уйти, и потянул ее за руку.
— Нет! Подождите! — воскликнула она.
— Мы ничего не можем тут поделать! — настойчиво повторил он. — Он пустил себе пулю прямо в сердце и мертв уже несколько часов.
— Но как он мог… как мог поступить так ужасно… так глупо?! — вырывая руку из его руки, воскликнула Вэла. — Подумайте только, что будет с этой Шарлоттой!.. Кто бы она ни была… каково ей будет узнать об этом!
— Возможно, она сама довела беднягу до самоубийства, — холодно сказал герцог.
Он снова взял Вэлу за руку, пытаясь увести с поляны, но девушка не послушалась.
— Он имел право поступать со своей жизнью как угодно, ведь это его жизнь. Но как он мог так поступить с ней?
— Что вы хотите этим сказать? — изумленно взглянул на нее герцог. Подобный взгляд на вещи никогда бы не пришел ему в голову.
Вэла снова взглянула на предсмертную записку на груди юноши.
— Он специально сделал это, чтобы наказать ее. Худшей кары трудно себе представить. Теперь всю оставшуюся жизнь люди будут показывать на нее пальцем и говорить, что она убила его! Это жестоко! Что бы она ни сделала, это жестоко! И тем более ужасно, если он любил ее! Разве может настоящая любовь быть такой недоброй?
— Все это нас не касается, — продолжал убеждать ее герцог. — Идемте же, Вэла, и перестаньте фантазировать. Ведь вы ничего не знаете об этих людях!
— Я знаю, что теперь ей придется жить с клеймом, о котором ей никогда не дадут забыть, — печально отвечала девушка.
Герцог ничего на это не ответил, и она продолжала, укоризненно глядя на него:
— Я немного знаю, что это такое… жить с клеймом… чувствовать, что тебя все избегают… тобой пренебрегают только потому, что не одобряют поведения твоей мачехи. Но ведь это была всего лишь мачеха, не я сама! А каково будет этой девушке! Ее жизнь превратится в ад! А ведь вполне возможно, что она сама ни в чем не виновата!
Герцог сдался.
— Ну хорошо, — сказал он. — Пусть это не совсем этично, но если это успокоит вас…
Он выпустил руку Вэлы и, подойдя к телу, нагнулся, чтобы поднять записку, все еще лежащую на груди самоубийцы, а также подобрал письма, разбросанные вокруг тела юноши. Затем герцог вернулся к девушке, и в тoт миг, когда он подошел к ней, Вэла в порыве благодарности взяла его за руку.
— Спасибо… Я чувствую, что это правильно… Мы не делаем ничего дурного, просто спасаем эту девушку от жестокого приговора света.
— Чем скорее мы уедем отсюда, тем лучше, — мрачно буркнул герцог. — Я вовсе не желаю отвечать за смерть этого молодого человека. Ведь теперь, когда нет доказательств, что он покончил с собой, будут думать, что его застрелили.
Он взглянул на письма, что держал в руках, и обнаружил, что они адресованы достопочтенному Джорджу Хьюджесу.
Думая о том, кто же такие эти Хьюджесы и не встречал ли он кого-нибудь из них, герцог рассеяно вертел в руках письма, как вдруг заметил среди них официальный документ — лицензию на брак.
Развернув бумагу, герцог прочитал, что документ выдан Джорджу Хьюджесу, сыну лорда Бентфорда, и что ему разрешено жениться на Шарлотте Мэйхем, девице из Уэнтбери.
Герцог предположил, что Шарлотта Мэйхем отказалась, возможно, в последний момент выходить замуж за юного Хьюджеса без родительского благословения и что он в порыве отчаяния выстрелил в себя.
Или, возможно, она нашла какого-нибудь более выгодного жениха и объяснила своему бывшему возлюбленному, почему не желает выходить за него замуж, в одном из писем, которые герцог держал сейчас в руках.
Герцог считал, что для них было бы большой ошибкой тратить свои душевные силы на эту трагедию, поэтому он поспешно сунул письма в карман своего редингота и сказал себе, что все это следует как можно быстрее вычеркнуть из памяти.
«У бедной девушки и без того хватает проблем, — думал он, — чтобы расстраиваться из-за неизвестных ей молодых людей».
Но он видел, как бледна и подавлена Вэла, и прекрасно понимал, что это мрачное происшествие не могло не оставить тяжелый след во впечатлительной юной душе его подопечной.
Несомненно, думал он, девушка не много видела смертей в жизни, разве что своего отца и матери. Но благопристойная смерть в родном доме в окружении близких, при свечах и отходной молитве — это совсем не то, чему она сейчас оказалась свидетельницей. И вид тела этого молодого человека, залитого кровью, не мог не потрясти ее.
Невольно на память пришли пророческие слова Трэвиса о том, что их еще могут ждать опасности и кровавые приключения.
«Кажется, это дело все более превращается в какой-то кошмар», — мрачно подумал герцог и с еще большей решимостью пообещал себе избегать любых встреч и как можно дальше объехать тот город, что появился сейчас на севере.