Мой настоящий отец
Шрифт:
Ты не мог глаз оторвать от актрисы, судорожно вдавливая гренок в соус айоли.
— Иди, — шепотом сказал ты.
— Куда?
— Отнеси ей щипцы.
Прилив рыцарской гордости мгновенно развеял мою депрессию. Ты возложил на меня миссию. Назначил доверенным лицом, посланником к женщине твоей мечты. Осознавая всю важность такого поручения, я выловил щипцы из супа, где они лежали рядом с куском мероу и ломтиком картофеля, встал, выпятил грудь и пошел.
— Здравствуйте, мадам Гарбо.
Увидев у меня в руках острый предмет, телохранители вскочили,
Я чуть-чуть подождал, глядя, как звезда препарирует ракообразное. Потом положил щипцы на стол и вернулся обратно.
— Ну что?
Ты смотрел на меня, сгорая от нетерпения, ну просто ребенок, который ждет у елки своего подарка.
— Что она сказала?
Я нервно сглотнул. Разве можно было так тебя разочаровать, так обмануть твои ожидания, подсунув пустую обертку? Я стал импровизировать:
— Ну, извинилась, сказала, что не нарочно, а я сказал, что ты ее большой поклонник, и что мы смотрели все ее фильмы, она сказала: — надо же, как мило.
Я замолчал.
— А дальше?
Твой восторг вернул мне радость жизни. И я забыл о неудачах, о планах свести счеты с жизнью, о твоей равнодушной богине. Надо было врать дальше — ведь ты ждал продолжения.
— Она спросила, чем я занимаюсь, я говорю — пишу, я — писатель, ну, она и спрашивает, пишу ли я пьесы, я ей — да…
Ты захлопал в ладоши, призывая в свидетели маму, которая лишь подняла глаза к небу.
— А она что?
Тебе хотелось чуда, и я пустился во все тяжкие.
— Сказала: «Какая удача, я как раз ищу пьесу, если у вас найдется для меня роль, пришлите мне текст».
— Куда?
Ты вскочил, вцепившись мне в руку. И тут я спасовал.
— Как, ты не взял у нее адрес? — накинулся ты на меня.
— Пустяки, я найду, — заверил тебя дедушка Жорж. Он набирал светскую хронику в «Нис-Матен» и знал все и обо всех приезжавших на Лазурный берег.
— Какая она вблизи?
— Ничего, симпатичная.
— Ешьте, а то остынет, — вмешалась мама.
Ты ошалело смотрел на меня и качал головой. Что тебя так потрясло — мое общение с твоим кумиром или мое умение лгать? Это осталось загадкой, да и пусть: может ты и не сразу клюнул на мои выдумки, но все же клюнул. Вскоре вся Ницца узнала, что богиня заказала мне пьесу, деваться было некуда, я взялся ее писать. К тому же, тот виртуальный заказ прогнал тоску прочь и вернул веру в удачу.
Я решил написать трагедию в стихах, заперся с фотографией Гарбо и словарем рифм и в поте лица считал на пальцах стопы, чтобы выдержать размер. То была история о мальчике-сироте, которого кинозвезда облила в ресторане рыбной похлебкой, а потом полюбила, несмотря на разницу в возрасте, и решила спасти от лейкемии, отдав ему свою кровь. Не помню, почему, но пьеса называлась «Зовите меня Виктор», наверное, по имени главного героя. Я читал тебе сцену за сценой, ты подавал реплики, декламировал завывающим голосом мои вирши, исправлял медицинскую лексику, разбавлял трагизм юмором.
— Она будет в восторге, — радовался ты.
Я рассказал о нашей пьесе крестному, который некогда имел счастье отужинать с актрисой в эпоху ее славы. Мне казалось, Гарбо благосклоннее отнесется к пьесе, если получит ее из рук старого знакомого. Анри не проявил никакого энтузиазма и в два счета разделался с моей мечтой: его подруга Грета давным-давно удалилась от мира и в театре больше не играет. И добавил, желая меня утешить, что богиня совсем вышла в тираж.
Я скрыл от тебя эту жестокую правду, чтобы надежда услышать наши стихи из уст Гарбо согревала тебя, пока тебе будут «пилить» бедро.
Кое-кто, возможно, решит, что я чересчур усложнял себе жизнь, надеясь облегчить ее тебе. Просто больше всего на свете я боялся разочаровать тебя. Ты был продавцом чудес, а меня выбрал поставщиком, и я никак не мог обмануть оказанное мне доверие.
Прошло девять лет и три месяца после моей «беседы» с Гретой Гарбо, был вторник, мы сидели за импровизированным обедом в кабинете. Я тогда изучал современную литературу на подготовительных курсах «Эколь нормаль» при лицее Массена, откуда до твоей конторы в Старой Ницце было рукой подать, а поскольку ты экономил время и обедал, не выходя с работы, я пользовался случаем перекусить с тобой, а не в столовой.
До этого целый год я посвятил зубрежке на фоне любовных переживаний, курсы грезились мне раем земным: никакой программы, только великие профессора, потихоньку приобщающие нас к культуре. Вместо этого я попал в военный лагерь с припадочными зубрилами и нервными учителями, которые с нетерпением смотрели на часы, стоило ученику задать вопрос. Нормальные человеческие отношения у меня сложились только с чудаковатым философом, который всегда ходил в белой рубашке, волосы его были идеально зачесаны, и под псевдонимом он публиковал эротические стихи.
— Бегите! — воскликнул он и скорчил жуткую гримасу, узнав, что здесь я собираюсь обогатиться духовно. — Бегите, несчастный, вы тут погибните, и нас за собой потяните!
На курсы стоило ходить исключительно ради его лекций, но этот верный последователь Ницше сам указал мне на дверь. Да только куда податься? В наш университет? Ты так мечтал, чтобы я занимался литературой, что счел бы мое бегство личным поражением. Или в Париж — устраивать голодовки в издательствах? Только так я мог привлечь к себе внимание этих «торговцев бумагой», которые возвращали мне рукописи, не читая — восемь раз из десяти приклеенный к конверту волосок оставался нетронутым. Невозможно ходить на курсы и при этом, как минимум четыре часа в день работать над новым романом, а если не отдаваться делу всей душой, ничего путного не выйдет.