Мой немой Афган
Шрифт:
Тихонычу доверяли выполнение важных государственных задач. После отъезда в Москве в восьмидесятые годы он занимал высокие ответственные должности. Приведу пример его отношения к близким людям. На любой войне все живут воспоминаниями о мирной жизни и мечтами о будущем, желанием потом обязательно встретиться, познакомиться с семьями друзей. Но одно дело – поговорить, помечтать, другое – выполнить обещание. Многие, вернувшись домой в мирный размеренный быт, если и не забывали мечты и обещания, то просто не находили время и откладывали на потом. Многие, но не Тихоныч. Спустя год, когда я приехал в отпуск, мама рассказала, что однажды к дому подъехала черная «Волга». Вышел солидный мужчина и спрашивает: «Вы мама такого-то?» Мать испугалась сначала: может, случилось что. А он говорит: «Привет Вам от сына, у него все в порядке. Поедемте с нами в ресторан». А в машине сидели жена командира «Каскада» и жена самого Тихоныча. Вот так познакомились, он свозил их в ресторан, потом тоже звонил, поддерживал связь всегда. Наши хорошие отношения с Тихонычем продолжались и после Афгана, не часто, но встречались. Приглашал меня с супругой в гости к себе. Многое вспоминали при встречах, хотя при женах не могли обо всем говорить.
Когда оканчивал академию, планировалась служба в Германии в Группе советских
События в стране 1991 и 1993 годов наложили отпечаток на многие судьбы, коснулись они и Тихоныча. Ельцина он не поддерживал, с должности его «ушли», отправив на пенсию. Моя жизнь тоже крутилась в разные стороны. Связь с ним оборвалась. Ни телефона, ни адреса Тихоныча у меня не было, не нашел, да честно признаться, не приложил всех возможностей разыскать его. Когда вспоминаю, очень жалею, что наша дружба не продолжается. Время летело. Попытки поиска делал, но не основательные, почему-то и «каскадеры» не смогли найти его. Сейчас, вспоминая Тихоныча, твердо говорю себе: «Надо найти, надо встретиться». Но появился новый синдром – «страха потери». Он заключается в том, что, пока нет точных сведений о ком-то, уверен, что этот человек, твой друг, жив, просто живет где-то обособленно, может, просто хочет покоя. Главное, ты уверен и убеждаешь себя, что он жив, и думаешь о нем так. А начнешь сейчас искать и… не дай Бог, найдешь не то, что искал. Время для поисков упущено. Вот поэтому я хочу вспоминать нашего живого Тихоныча таким, каким он был: честным человеком, принципиальным членом партии, гражданином и патриотом своей страны, незаурядным руководителем, умным советником и хорошим, преданным другом.
Заканчивая главу, решил продолжать, расставляя главы по определенной тематике, но хронологию событий по возможности соблюдая. Итак, первое и самое главное. Люди с обеих сторон. Но сначала о своих, о «шурави».
Глава 6
«Шурави»
Про офицеров и прапорщиков уже было сказано немало. От командира роты и выше – члены КПСС, сознательность, воинская честь, партийный долг, патриотизм и готовность выполнить любую задачу, защищая южные рубежи нашей Родины. Лозунг «Защита южных рубежей нашей Родины» для Афганистана существовал где-то до 1982 года, затем его сменил другой – «Выполнение интернационального долга», который вместе с воззванием «Защитим интересы второго этапа Апрельской революции» просуществовал вплоть до 1989-го, до вывода войск. Название Демократической Республики Афганистан (ДРА) тоже менялось на Республику Афганистан (РА).
Офицеры и прапорщики действующей 40-й армии служили по два года, если к концу срока предлагали очередную должность, то служба могла продлиться до двух с половиной лет. Максимальный срок единовременного пребывания составлял около трех лет. Количество «заходов» не ограничивалось, например, генерал Громов Б.В. был в Афганистане три раза. После 1985 года второй срок даже поощрялся, особенно после окончания военной академии, так как считалось, что побывавший на войне офицер не будет повторять ошибок первого срока службы, более опытен, адаптирован к обстановке и климату, а значит, и пользы принесет больше. Во многом я с этим согласен, но это уже личный выбор каждого, думаю, что здесь на решение оказывали влияние больше личные обстоятельства, чем возможность еще раз помочь афганскому народу увидеть счастливое будущее. Когда же кадровики предлагали второй раз посетить Афган, в душе боролись два чувства. Первое: нежелание опять жить без семьи, адаптироваться к особенностям климата, в основном жаре, и болезням и, в меньшей степени, мысли о возможной гибели. Второе: желание еще раз испытать неповторимое чувство дружбы и близости между людьми в опасной и трудной обстановке, пережить характерные только для боя отношения между начальником и подчиненными, когда все проще, человечнее, без страха наказания и унижения, какое-то особое взаимопонимание.
Еще многое зависело от того, как офицер после первого пребывания в Афганистане определил себя психологически и профессионально. Я имею в виду, что каждый для себя уяснял, кто он – офицер мира или войны, что для него интереснее, легче – жить, воевать, принимать правильные решения в любой обстановке, безболезненно воспринимать погодные, полевые условия быта, переносить разлуку с семьей или все время что-то строить в мирной обстановке, бесконечно красить бордюры, наводить марафет с каждым приездом начальства, участвовать в строевых смотрах. Врать нечего, в мирной жизни спокойнее и надежнее, не без нервов, но все-таки на войне лично я чувствовал себя на своем месте.
Мое мнение: офицерские кадры ВС СССР были подготовлены училищами, академиями и повседневной воинской жизнью хорошо, плюс патриотизм, оптимизм и способность переносить любые тяготы и лишения; уверен, оценка должна быть по офицерам «очень хорошо». Оценку «хорошо» я бы поставил и основной массе прапорщиков, многие из них действительно являлись первыми помощниками офицеров, а когда было необходимо, и заменяли их в строю. Я сам прошел переход от мирной жизни к боевым действиям и видел, как это происходит с другими офицерами. Встать в боевой строй требовалось за минимальное время, и замена боевого офицера сменщиком, как правило, проходила безболезненно. Это говорит о том, что суворовский принцип «Тяжело в учении – легко в бою» и современный «Учить войска тому, что необходимо на войне, в мирное время» в войсках осуществлялись правильно. Другое дело – вопрос боевого опыта, он приходил со временем, от операции к операции, и трудно было ждать от новичка всегда обоснованных решений. На то и существовал офицерский коллектив, заместители, готовые помочь и передать боевой опыт. Все зависело от разумности командира и его психологической устойчивости, готовности выслушать чужое мнение, подавить свои амбиции и принять единственно правильное, как говорят, целесообразное решение, и задачу выполнить в полном объеме, и не допустить гибель подчиненных ему людей, да и технику беречь, что тоже не самое последнее в бою.
Командир – основа любого подразделения. От его человеческих качеств прежде всего, а затем и командирских, зависит жизнь, здоровье, психическое и нравственное благополучие его подчиненных. Я уже забыл, что дало мне какой-то толчок, но на третьем курсе военного училища в часы самоподготовки очень часто посещал читальный зал и читал журналы по психологии и педагогике. Интересовало многое, самое интересное выписывал в отдельную тетрадь: роль лидера, как стать лидером в коллективе, психологическая совместимость коллектива. Уверен до сих пор, что психологии в училищах и академиях уделялось недостаточно времени и внимания. Считаю, что многое из того, о чем я узнал из журналов, применял в жизни, помогло мне с формированием воинских коллективов. Научился составлять небольшие психологические портреты подчиненных, определять неформальных лидеров, ведущих и ведомых. Из ведущих готовил своих младших командиров, не хуже выпускаемых из учебных подразделений, но во многом и лучше.
То, что не все приходившие из учебных подразделений младшие командиры были подготовлены соответствующим образом, в армии общеизвестно. Но их недостатки касались в основном не боевой и политической подготовки, а заключались в психологической непригодности, неспособности быть лидерами в отделении, взводе, потому что они таковыми не являлись ни в школе, ни во дворе, ни в «учебке». Так как «пусто место не бывает», его занимали неформальные лидеры, и если это вовремя не замечал командир-офицер, то в подразделении распоряжались не младшие командиры, а группа, подчиняющая своим интересам солдат. Все это вело к тому, что в армии называется «неуставными взаимоотношениями».
Глава 7
Город. Водитель
Теперь о взаимоотношениях уставных и неуставных, воинских и человеческих, братских и товарищеских. Сейчас, тридцать лет спустя, помню только хорошее, понимаю, что идеализирую, а надо сказать и написать только правду Вспоминаю один очень грустный и трагический случай.
В середине лета 1981 года в подразделение прибыл водитель уазика коменданта. Военный комендант назначался из заместителей командира зенитного полка, но в это время бывший уехал по замене, а новый не прибыл. Я исполнял обязанности и командира подразделения, и военного коменданта города. Для решения различных задач приходилось выезжать и на бронетехнике, и на легковых автомобилях. Из легковых были военный УАЗ и «Тойота», подаренная комендатуре президентом хлопкового завода. Перемещение по городу на гусеничной БМП, из-за работы дизеля и лязга гусениц, давало возможность противнику успеть скрыться или, наоборот, спланировать засаду. Поэтому если официальное патрулирование города велось на штатной бронетанковой технике, то для встреч с местным афганским руководством или нашими советниками я использовал автомобили, чтобы меньше привлекать внимание местного населения. Также легковые автомобили использовались в разведывательных и специальных операциях. Количество легковых машин в разное время было от двух до четырех. Душманы после ночного «посещения» оставляли группы в различных частях города для организации нападения на советские воинские колонны или отдельных военнослужащих. При перемещении на УАЗ нас не часто, но обстреливали, поэтому я инструктировал (учил) водителя, что его главная обязанность – вывести машину из-под обстрела, не растеряться, не хвататься за автомат, а выполнять свою задачу. Ко многому привыкаешь, и если для меня такие обстрелы были ожидаемы и даже привычны, то для молодого солдата это был сильный стресс. Каждый выезд воспринимался им поначалу очень болезненно и с испугом. Несколько раз во время обстрела в городе он терялся, останавливал машину и пытался из нее выскочить. Я видел, что это происходит не из-за его природной трусости, а просто парень терялся и не знал, что делать в опасных ситуациях. Пришлось даже организовать внутри нашего расположения тренировки с ложными обстрелами машины холостыми патронами и учить его не останавливать, не глушить машину, не вилять по дороге, пытаясь скрыться за деревьями, а, увеличив скорость, уезжать из-под обстрела. Через месяц наших совместных поездок он довольно уверенно управлял машиной в сложных ситуациях и даже так разгонялся, что иногда проскакивал мимо нужного мне места встречи. Ездить и беседовать с ним было интересно. На «гражданке» он увлекался музыкой, играл на гитаре, интересовался жизнью и творчеством различных музыкальных групп, в том числе и зарубежных. Я из-за службы почти ничего об этом не знал, и мне было любопытно. Здоровьем и физическим развитием, к сожалению, он похвастаться не мог, физкультурой не увлекался: школа, дом и музыкальные интересы, которые занимали все оставшееся от учебы время. Во дворе, где жил, тоже, по-моему, он своим парнем не был.