Мой ответ - нет

Коллинз Уильям Уилки

— Я желал бы иметь ваши гравюры, — заметил он, — довольно вам этого?

— Было бы недовольно — от всякого другого. Ах, мистер Моррис, я знаю, отчего вы так не любезны! Вы несчастливы. Школа лишилась своей единственной привлекательности, нашей милой Эмили. Вы это чувствуете — знаю, что вы это чувствуете.

Она увеличила эффект этого сочувствия вздохом.

— Чего не дала бы я, чтобы внушить такую преданность к себе! Я не завидую Эмили, я только желаю… — Она остановилась в замешательстве и раскрыла свой веер. — Не

правда ли, он красив? — сказала она, будто бы желая переменить разговор.

Албан поступил, как медведь, он начал говорить о погоде.

— Мне кажется, у нас еще не было такого теплого дня, — сказал он, — не удивительно, что вам нужен веер. Незервудс в это время года — место жаркое.

Она сдержала свою досаду.

— Я действительно страдаю от жары, — согласилась она с безропотностью, в которой заключался кроткий упрек, — здесь так тяжело и душно. Может быть, моя грустная жизнь вдали от родины и друзей делает меня чувствительной к безделицам? Как вы думаете, мистер Моррис?

— Мисс Лед сняла дом весной, — ответил он, — и только несколько месяцев спустя приметила этот недостаток. Видите ли, долина окружена холмами, и с трех сторон горы. Зимой подобное местоположение спасает от ветров, но летом здесь настоящая Сахара. Некоторые девушки так страдают, что их посылают домой.

Франсина вдруг заинтересовалась тем, что он говорил.

— Вы хотите сказать, что девушки заболевали?

— Нет. Они дурно спали, теряли аппетит, вздрагивали при малейшем стуке. Словом, их нервы были расстроены.

— А дома, на другом воздухе, они поправлялись?

— Несомненно, — ответил он, ему уже начал надоедать этот разговор. — Могу я взглянуть на ваши книги?

Любопытство Франсины еще не истощилось.

— Вы знаете, откуда родом эти девушки? — спросила она.

— Я знаю, где жила одна. Это была самая лучшая из моих учениц — и я помню, что она жила в Йоркшире.

Ему так надоело это пустое любопытство — как ему казалось, — что он встал со своего места.

— Могу я взглянуть на ваши книги? — повторил он.

— О, да!

Разговор прекратился на время. Девица думала: «Мне хотелось бы дать ему пощечину!» Молодой человек думал: «Она просто любопытная дура!»

Ее книги подтвердили его ошибочное мнение. Отойдя от книжной полки, он сослался на первый пришедший ему в голову предлог, чтобы прекратить свидание.

— Я должен просить вас позволить мне вернуться к моим обязанностям, мисс де Сор. Я должен поправить рисунки девиц до завтрашнего урока.

Оскорбленное тщеславие Франсины сделало последнюю попытку украсть у Эмили сердце ее обожателя.

— Вы напомнили мне, что я должна просить вас об одолжении, — сказала она. — Я не бываю в других классах — но мне бы хотелось ходить в ваш класс!

Она посмотрела на него с томной мольбой, которая чуть было не лишила Албана способности сохранить серьезность.

— Мое воспитание

было очень запущено, — продолжала она, — но в рисовании вы найдете меня не такой несведущей, как некоторых других девиц. — Она ждала ответа. Албан молчал. — Я с удовольствием буду брать уроки у такого художника, как вы, — продолжала она. — Может быть, я сделаюсь вашей любимой ученицей — кто знает?

Она назвала его «милый мистер Моррис», просила позволения немедленно взять первый урок, сложила руки и сказала:

— Пожалуйста, согласитесь!

— Я не могу согласиться, пока вы не исполните правил.

— Ваших?

Глаза ее выражали немедленную покорность. Он этого не приметил, а сказал, что это правила мисс Лед, и пожелал ей доброго вечера.

— Грубиян! Как же, увидишь ты меня в своем классе! — прошипела Франсина, кусая губы, когда он вышел.

Глава XXXIII

Воспоминания о Сан-Доминго

Ночь была необыкновенно душной. Франсина не могла заснуть. Предмет ее размышлений составляла женщина, занимавшая смиренное место служанки.

Миссис Элмазер выглядела чрезвычайно болезненно, была суеверна, считала пятницу несчастливым днем и бросала щепотку соли через левое плечо, когда просыпала соль.

Франсина вспомнила невольницу Сафо и жизнь в Сан-Доминго. Она встала, зажгла свечу и открыла свою письменную шкатулку. Из одного ящика вынула она старую счетную книгу.

Книга была исписана красивым, четким почерком. Рукопись имела название: «Глупости Сафо».

Франсина подумала и изменила его. Теперь страница была озаглавлена: «Здравомыслие Сафо».

Франсина прочла последнюю часть рукописи с большим вниманием.

«Умоляю мою добрую и милую барышню не предполагать, что верю колдовству, — после такого воспитания, какое получила я. Когда я написала, по вашему приказанию, все, что говорила вам словесно, я не знаю, какое обольщение овладело мною. Вы говорите, что в моем характере есть негритянская сторона, унаследованная мною от моей матери. Я почти боюсь, что это недалеко от истины.

Однако я должна беречься, чтобы не ввести вас в заблуждение. Это действительно справедливо, что невольник, о котором я говорила, исчах и умер после того, как моя колдунья мать околдовала его посредством восковой фигуры. Но мне следовало также сказать вам, что обстоятельства благоприятствовали этому колдовству, и что в гибельной кончине не было ничего сверхъестественного.

Здоровье бедняги было нехорошо в то время, и наш хозяин послал его работать в отдаленной долине острова. Мне сказали, и я верю, что там климат совсем не такой, как прибрежный. Управляющий не поверил ему, когда он сказал, что воздух в долинах будет причиной его смерти. Негры, которые, может быть, помогли бы ему, избегали человека, который, по их мнению, был испорчен колдовством.