Мой персональный миллионер
Шрифт:
Мы поднялись наверх. Такие же широкие коридоры. Людской гомон и шум сюда почти не доносился. Я оглядывалась и все ещё недоумевала на тему — ну как жить в таком огромном доме одному? Герман толкнул одну из дверей, и мы вошли в просторную комнату. Светлые тона, пастель — мило, но нейтрально. Гигантская кровать, на которую безо всякого почтения кузена и бросили. Он застонал.
— Герман? — удивился кузен. — Я что, напился?
— Вы влюбились, — услужливо напомнила я. — В жену.
— Блядь.
Кузен вновь откинулся на подушки, уставился в потолок. Я томилась, отогревалась, в туфлях — новых идеальных туфлях —
— Блядь, — повторил кузен. — Слушай, я спать лягу. Скажи там что-нибудь деду. Что у меня живот разболелся или кризис среднего возраста начался. И этой мадам, которая изображает мою жену, такси вызови. Все, я хочу забыть этот день.
Он натянул красивое тускло-розовое одеяло на себя, нисколько не заботясь о том, что в ботинках. Воистину — миллионеров мне не понять. Мы вышли в коридор, выключив свет в комнате, словно заботливые нянюшки.
— Это гостевое крыло, — сказал Герман, увлекая меня дальше по коридору за поворот мимо массивной лестницы. — Хотя, если честно, гостей дед на дух не переносит.
Другое крыло было более домашним. Чувствовалось, что здесь живут, и это не пятизвёздочная гостиница. И ремонт не такой сверкающий новодел, и даже пахнет по-другому. Мы вошли в очередную комнату, зажегся свет.
— Моя комната. Практически все детство я провёл здесь. И если остаюсь, по старой памяти сплю здесь.
Комната была огромной, как и весь дом. Два широких окна, завешанных полосатыми шторами, стены обклеены постерами. Если в моей юности на моих стенах красовалась Наталия Орейро, то здесь супергерои и боксеры всех мастей, вырезки из комиксов, фотографии, прикрепленные кнопками. Кровать пряталась наверху, карабкаться к ней нужно было по лестнице, зато спуститься — по пожарной штанге. У меня прям ноги зачесались проделать этот путь.
В углу до сих пор валяется мяч. Интересно, сколько лет? На полках стоят настоящие оловянные солдатики. На полу — армия, словно застывшая в разгар сражения. Интересно, как давно они застыли? Я подняла одну фигурку — металлическая, с качественным исполнением даже мелких деталей. Я в детстве играла с пластиковыми Барби, которым Дунька отрывала головы.
— Совсем нет пыли, — удивилась я. — Сколько лет эти солдатики тут стоят?
— Ну, здесь убирают… А играл я, если честно, месяца три назад. Нет, не играл, просто перебирал.
Герман смутился, мне стало смешно — вот они какие бывают, миллионеры. Я прошлась по комнате. Светлые обои, панели — дерево, много дерева. Посередине комнаты болтается подвешенное на канате автомобильное колесо. Я хотела бы, чтобы моя дочка росла в такой комнате.
Ещё одна дверь вела в ванную. Свою, отдельную ванную. Вот за неё лет в шестнадцать я бы душу продала. А я жалела Германа, воображая его одинокое детство. Глупая.
— Красивая комната, — честно сказала я.
Герман подошёл сзади. Прижался холодным носом к моему плечу. Втянул воздух, словно нюхая. Может, ему и правда мой запах нравится? Огладил бедра, поднялся к груди. Я сдержала стон. Для душевного и физического равновесия мне лучше от Германа метра на три в стороне держаться. А он уже покусывал кожу моих полуобнаженных плеч и шарил по ткани платья, пытаясь вспомнить, где спрятана молния-невидимка.
—
— Он подумает, что мы делаем правнука ему на радость, и что Кирилл — алкоголик. Брось...
Однако я отстранилась. Страсть — страстью, а появляться после секса перед родственниками фиктивного пусть, но мужа, не хочется. Я и так замазывала следы его губ. Здесь замазывать нечем, в мою крошечную сумочку влезла только помада.
— Дома, — я сама была полна сожаления. Герман простонал и даже выругался шепотом.
Из комнаты я его увела. От греха. В обществе соблазнов меньше. Они есть, но с ними проще совладать. Нарядная толпа перетекала в столовую. Восхищаться интерьерами я уже утомилась, и поэтому взирала на все достаточно равнодушно. Сейчас меня волновал другой вопрос — вдруг подадут еду, которую я не знаю, как есть? Все же на миллионерском ужине я впервые.
— Лида! — раскрыл объятья дед.
Право слово, обниматься с практически незнакомым дедом мне было неловко, но Герман неделикатно подтолкнул меня в спину, и я в объятия почти упала. Дед расцеловал меня в обе щеки, его усы кололись. Мама Германа, стоящая рядом, поджала губы — я ей явно не по вкусу. Постараюсь это пережить.
— Где же вы пропадали?
— Я свою комнату показывал, дед.
Дед одобрительно хмыкнул и на меня покосился. Похоже, производство внуков здесь и правда в чести, вот хоть сейчас иди и трахайся — слова не скажут. Если только мамаша взглядом испепелит.
— Со мной сядешь рядом. По правую руку! Пойдём, я тебя всем представлю.
И потянулась, полетела череда незнакомых лиц. Те, кто хихикал на меня одиноко стоящую, сейчас улыбались подобострастно. Словно именно я держу в руках дедовские миллионы и ключи от этого особняка. Лилось в бокалы вино, отодвигались стулья, стоящие у длинного, накрытого белоснежной скатертью стола. У меня шла кругом голова.
Темноволосую девушку я увидела, когда Герман вел меня к столу. Девушка, как девушка, как все здесь: красивая, богатая, ухоженная. Однако что-то в ней меня кольнуло. Я даже обернулась, чтобы разглядеть её внимательнее. Герману это почему-то не понравилось, он привлек меня к себе, буквально насильно отворачивая от искомого объекта.
— Я в туалет, — сказала я, отодвигаясь и убирая от себя его руки.
Герман объяснил, где его найти. В столовую перешли ещё не все — из гостиной слышался смех и обрывки чужого разговора. Темноволосой девушки не было видно.
Туалет я нашла без проблем. Полюбовалась на своё отражение: глаза блестят — алкоголь, щеки алеют — волнение. Ничего, главное же деду угодить. А я, похоже, ему в любом виде угождаю. Никто же не донес до него, что внуков я рожать ему не буду. Хотя маленькие синеглазые крепыши уже представлялись… Женщина, хватит пить!
— Ты — жена Германа?
Выйдя, я снова увидела ее. Темноволосая девушка сидела в кресле холла. Словно меня ждала. Ногти между делом рассматривала. Серебристые. Я подавила желание посмотреть на свои — никаких глупых соревнований.
— Да.
Ну, да. Жена. Простыни, конечно, окровавленные в окна не вывешивали, но уже почти сутки как наш брак узаконили. Так что определённо — жена. Знать этой красотке, что это, возможно, ненадолго, не обязательно. Но её интересовало другое. Или это просто повод?