Мой персональный миллионер

Шайлина Ирина

Пальцы у Сони крошечные. Но удивительно цепкие. Отобрать у неё слюнявое яблоко не выходило, она протестующе кричала и тянула его в рот. Когда, наконец, удалось разжать её пальцы, мне небо с овчинку показалось. Стало сразу не до бандитских разборок по телевизору. Сонька разоралась так, что я испугался, что ещё пару минут такого рева — и она попросту лопнет.

Я трус, да. Пошёл, закрыл дверь на внутренний замок, чтобы Лида была вынуждена позвонить, когда вернется. И… дал малышке яблоко.

— Только никому не говори, — попросил у неё.

Везёт

все же, что она ещё разговаривать не умеет. А побеседовать я и с Сатаной могу, он кот понимающий. Сонька муслякала яблоко ещё минут двадцать. Вид у неё был предовольный, но совершенно не товарный. Она вся в слюнях, даже кофточка. Зубов у неё ещё не было, но и деснами она работала неплохо. Вся её рожица была в ошметках яблочного пюре. Надо полагать, кушать в первый раз непросто. Сонька утомилась, так и уснула, зажав в кулаке обсосанное яблоко.

Я осторожно вынул его, выбросил. Вытер детскую мордочку. Расстегнул и снял кофточку, надел другую. Не так страшно, что Сонька проснется, как то, что Лида узнает о моём нечаянном кормлении. Даже кофточку я смял и выбросил в мусорку. А бутылку вина отнес обратно в кухню. Все, улики уничтожены, можно отпереть дверь.

Лида словно этого момента и ждала. Только вот пять минут, как замел следы — и в замке заворочался ключ. Я с мамой никогда не жил, но вот, наверное, и меня постигло то самое предчувствие — сейчас влетит. Не влетело.

— Привет, — устало поздоровалась Лида. — Как вы без меня?

Ответа дожидаться не стала, прошла в комнату, полюбовалась на спящую дочку. Я ещё раз порадовался, что успел отобрать у неё яблоко, что-то мне подсказывало, что Лида от подобного кормления младенца в восторг не придёт. Затем устало опустилась на табуретку.

— Вино осталось?

— Осталось, — обрадовался я тому, что так его и не допил.

Налил ей бокал. Она цедила его и добрых полчаса и смотрела в стену. Я ушёл в комнату к спящей Соньке. С вопросами не лез. Прислушивался. Лида ушла в ванную, провела там добрый час. Я сходил, подергал дверь. Закрыто. На задвижку. Лида мои поползновения услышала.

— Я сейчас, — раздалось из-за запертой, чтоб её, двери.

Решено, вот куплю дом, и чтоб ни одна дверь в нем не запиралась. А то вот так закроется, а ты сиди, думай. На улице уже темно, я извелся. Наконец, Лила вышла. Мокрая, с волос капли стекают, впитываются в мой огромный халат, который за ней волочился по полу. Я пригляделся, решил принести ей ещё вина. Подумал— не помешает.

Лида только отхлебнула, свернулась калачиком и закрыла глаза.

— Что случилось? — тянуть уже нельзя, может, выговорится, ей легче станет?

Лида решила не выговариваться.

— Ничего, — махнула рукой она.

И уснула. Мало того, что пропадала где-то весь день, так я ещё и без секса остался. Это печалило меня весьма и весьма. Сонька сопела, Лидка сопела, Сатана куда-то ушёл, паршивец, а на часах только девять вечера. И чем мне прикажете заниматься?

Я сел в кресло. Щелкнул пультом. Тот фильм уже кончился, шёл другой, более меланхоличный и с меньшим количеством трупов и бруталов, но такой же непонятный. Я покосился на розовую Лидкину пятку, торчащую из-под одеяла. Пятка себе как пятка. Однако мысли вызывала весьма неприличного характера.

— Не все коту масленица, — пожурил я сам себя.

Послонялся по квартире ещё с полчаса. Квартира была маленькой, слоняться как следует не выходило — не то, что у деда дома. Потом сдался. Лег рядом с Лидкой, уткнулся носом в её волосы и уснул. В детское время. И даже без секса.

На волне моей озабоченности мне снова приснилась Лида. К счастью, без члена. Но вела себя престранно — лежала на постели, выгибалась и плакала детским голосом. Сонькиным. Я бестолково прыгал вокруг и пытался напоить её смесью, но Лида продолжала отчаянно плакать. А затем распахнула глаза и закричала особенно пронзительно.

Так, что я проснулся. И уж тогда-то и понял, что плачет Соня, а Лида пытается её утешить. Плакала она очень сильно. Я встал. На часах только начало двенадцатого, по сути, только ночь настала. Сонька кричит, у Лиды слёзы на глазах.

— Дай.

Лида послушно протянула мне ребёнка. Сонька выгибалась всем телом. Натягивалась, словно струна. Руки крепко сжаты в кулаки. Живот жёсткий. Яблоко, блядь. Когда я уже умнее стану? Я начал ходить по комнате из угла в угол, пытаясь успокоить ребёнка движением. Не помогало. Лида принесла смесь. Белая, она пузырилась в уголках губ — Соня даже то, что попало в рот, глотать отказывалась. И все так же выгибалась. Мне стало страшно.

— Лид, — сказал я, улучив момент, когда Соня, перестав плакать, стала кряхтеть, видимо, пытаясь выкакать злосчастный фрукт. — Я её яблоком покормил. Нечаянно.

Лида посмотрела на меня так, что я удивился, как остался жив. Глаза полыхнули и стали ещё чернее, чем обычно. Я даже думал, что ударит. Но она забрала у меня ребёнка и отвернулась. Видимо, разговор предстоит потом. Когда Соньке станет лучше. Блин, лучше бы сейчас наорала, ждать теперь, заранее мучиться.

Сонька снова кричала. Я хотел провалиться сквозь землю. Лучше бы у меня болело. Лучше бы я от боли кричал. Осознавать, что из-за моей тупости крошечная малышка, которая весит-то несколько килограмм, мучается от боли, было хреново. Башкой, что ли, об стенку постучаться? А вдруг поможет…

Малышка внезапно смолкла. Стало невероятно тихо, без этого её отчаянного плача, даже в ушах зазвенело. И пукнула. Я улыбнулся, выдохнул.

— Ну вот, теперь полегчает. Всегда после этого она успокаивалась, — попытался я приободрить Лиду.

Та на меня не смотрела. Раздались характерные звуки, Лида сняла с дочки ползунки, потянулась к липучкам подгузника. Отогнула его. Пахнуло какашками. Я снова обрадовался — покакала, теперь точно будет хорошо.

— Герман, — тихо, растерянно позвала Лида.