Мой плохой мальчик
Шрифт:
— Мне ничего от тебя не нужно. Отвали от меня и положи на место!
— И не подумаю.
Не могу поверить в то, что этот эгоистичный сукин сын действительно здесь.
— Как ты нашел меня?
— Я уже говорил, что у нас в деканате работает полная дура. Мало того что за шоколадку рассказала, где проходит эта ваша конференция, так еще и глазки мне строила. Дальше я по фамилии выведал, где вы остановились, посредством все той же шоколадки, а вот номер добыть в этом отеле оказалось трудно. Много ученых и теоретиков. Пришлось выпереть одного,
Не могу угомониться. Не верю ни единому слову. Он сделал мне очень больно. Однако сил хватает лишь сжать кожу на его предплечье. Даже ударить не получается.
— Не твое дело! Вали домой! Без тебя разберусь. Мажор недоделанный, всех подкупил, гнида продажная. Небось и в институт по блату запихнули.
Меня душат слабость и женская обида.
— Вот не надо. В институт я сам, хотя папа пытался. — Перекладывает меня поудобнее, — Какая же вы грязная на язык, Жанна Кирилловна. Не ожидал от вас таких слов. Прям разошлась моя учИтелка не по-детски.
Я снова пытаюсь его треснуть, но сил нет. Он действительно приносит меня в какую-то комнату и кладет на кровать. Проходит еще немного времени, и незнакомая мне женщина просит поднять ночную рубашку. Ледяным стетоскопом прослушивает легкие и делает укол.
Я проваливаюсь в глубокий сон.
В перерывах между моим храпом и сопением малолетний придурок — если это, конечно, он, а не галлюцинации — заставляет меня пить нечто фруктово-ягодное. Переодически мочит лоб холодной тряпкой. Водит в туалет. Как только начинаю потеть, переодевает в сухую майку. Проветривает.
Но самое интересное, что от всего этого мне гораздо легче, перестает трясти, становится жарко и слабость постепенно отпускает. Он ложится позади, и вот так, в его руках, я ощущую неуместный покой.
— Вали к своей девке, урод. — Делаю я еще одну жалкую попытку вырваться.
— У меня на нее не встал, — смеется, — представляешь, какой позор, Жанна Кирилловна, просто ваще в ноль. Вот что ты со мной сделала, глубокоуважаемый педагог, заколдовала, — бормочет мне в шею, обнимая двумя руками.
Дергаюсь. Ненавижу его. Он все равно пошел с ней. Да, в итоге ничего не было, он пожалел и не захотел ее, но ведь пошел. Но Андрей доказывает снова и снова, кто ему действительно важен.
Волков рядом, жмет к себе, и сердце постепенно успокаивается. Я даже злюсь на себя за то, что ощущаю это умом непостижимое равновесие. Не замечаю, как легко и просто засыпаю рядом с ним.
Андрей несколько раз измеряет мне температуру. Позже я ухожу в ванную, потихоньку умываюсь и принимаю душ. Он рядом. Такой заботливый.
— Что за царапина на твоей роже? — Приползаю обратно к кровати.
Помогает, утешает, лелеет.
— Тебе не кажется, что ты не должна быть такой грубой?
— Нет, ты козел. С козлами только так. Ты мне
— Рожу, как ты выражаешься, Жанночка, мне расцарапала моя несостоявшаяся любовница. За то, что я ее сначала позвал, потом не захотел. Она пыталась выбить признание, из-за кого это, но я не сказал.
Мы снова лежим в кровати. Мне намного лучше. И отчего-то я позволяю этому недоразвитому идиоту, от которого мое сердце бьется словно птица в клетке, обнимать себя. И это так хорошо, как будто мне не давали дышать и вот наконец я вырвалась из подземелья и дышу, дышу, дышу…
Хотя Волков все равно меня бесит, мы переглядываемся, и, несмотря на слабость, я хочу того же, что и он.
Он перекатывается и нависает надо мной.
— Ты заразишься.
— Я знаю, как лечиться.
Андрей припадает к моим губам, и мы оба мгновенно возбуждаемся. Не могу перестать корить себя за беспомощность перед ним. За то, что рядом с ним мне хорошо и уютно. И я словно обретаю смысл жизни. Все чувства наголо. Все так тонко, изысканно, метко. Я ужасно хочу, чтобы Андрей как можно больше и чаще прикасался ко мне. Злость и обида преобразуются в нечто неведанное раньше. В низу завязывается узел острого желания, все моментом опухает и наливается кровью. Груди ноют, а от ощущения его языка у меня во рту хочется стонать в голос.
Я сама раздвигаю ноги шире, и Волков ложится на меня поудобнее.
С эрекцией у него все в порядке. И, не теряя времени, Андрей направляет себя внутрь. Соединяя, скрепляя, слепливая нас.
Я так страстно и громко дышу, так красноречиво вздыхаю под ним, закатывая глаза, что он целует меня жарче и буквально облизывает лицо.
— Люблю тебя, — неожиданно четко выдает Волков прямо в ухо и двигается, двигается, двигается.
Удивляюсь и радуюсь. Слабому телу нравится, а влюбленному сердцу тем более. Мне не нужно ничего делать, только принимать.
Получать его ласковые поцелуи и глубокие тягучие толчки. Это не сумасшедший секс. Нет. Это лечебная процедура, от которой я ощущаю себя только лучше. Я смотрю ему в глаза и перебираю волосы на затылке, а он создает обалденное трение, подбрасывая меня к горизонту.
Андрей задирает на мне майку и находит губами соски. Интенсивность удовольствия усиливается, и я как будто оживаю, забрасывая ноги ему на спину.
Он движется резче. Мы откидываем в сторону одеяло, сбрасываем оставшуюся одежду и ласкаемся активнее.
Моя грудь ноет, требуя еще больше внимания. И Андрей все понимает, трахает, сжимая то правый, то левый сосок. Его большой член так хорошо ощущается внутри меня, что я забываю обо всем на свете.
Туда-сюда, вперед-назад, еще вкуснее, еще приятнее.
Волков заставляет меня задрать ноги выше. Медленно входит глубже, а я, схватившись за его мускулистые руки, ору и царапаюсь как ненормальная.
И куда делась злость? Как испарилась ревность? Когда сдохла обида? Ничего нет. Остались только мы вдвоем.