Мой роман, или Разнообразие английской жизни
Шрифт:
Джакеймо схватил руку Рандаля и поднес ее к губам; потом, как будто пораженный внезапным подозрением, опустил ее и сказал довольно резко:
– Синьор, мне кажется, вы видели патрона всего только два раза: почему вы принимаете в нем такое участие?
– Я полагаю, принимать участие даже в чужеземце, которому грозит опасность, дело весьма обыкновенное.
Джакеймо, весьма мало веривший в общую филантропию, покачал головой, с видом скептика.
– Кроме того, продолжал Рандаль, внезапно придумавший более основательную причину своему предложению: – кроме того, я друг и родственник мистера Эджертона, а мистер Эджертон самый преданный друг лорда л'Эсгренджа, который, как я слышал -
– Самый великодушный лорд! О, теперь я понимаю, прервал Джакеймо, и лицо его прояснилось. – О если бы он был в Англии! Впрочем, вы, конечно, известите нас, когда он приедет?
– Непременно. Теперь скажи мне, Джакеймо, неужли этот граф и в самом деле человек безнравственный и опасный? Не забудь, что я не знаю его лично.
– У него нет ни души, ни головы, ни совести.
– Разумеется, эти недостатки делают его опасным для мужчин; но для женщин опасность проистекает совсем из других качеств. Если он увидится с синьориной, то, как ты думаешь, предвидится ли ту г возможность, что он произведет на нее весьма приятное впечатление?
Джакеймо перекрестился и не сказал на это ни слова.
– Я слышал, что он все еще хорош собой.
Джакеймо простонал.
– Довольно! продолжал Рандаль: – постарайся убедить своего патрона переехать в Лондон.
– Но если граф тоже в Лондоне?
– Это ничего не значит. Самые большие города представляют самое удобное место, чтоб сохранить свое инкогнито. Во всяком другом месте чужеземец уже сам собою служит предметом внимания и любопытства.
– Правда.
– Так пусть же твой господин отправляется в Лондон. Он может поселиться в одном из предместий, более других отдаленном от места жительства графа. В течение двух дней я приищу квартиру и напишу ему. Теперь ты веришь в искренность моего участия?
– Верю, синьор, – верю от чистого сердца. О, еслиб синьорина наша была замужем, мы ни о чем бы не заботились.
– Замужем! Но она кажется такой неприступной!
– Увы, синьор! не теперь ей быть неприступной и не здесь.
Из груди Рандаля вылетел глубокий вздох. Глаза Джакеймо засверкали. Ему показалось, что он открыл новую побудительную причину участия Рандаля, – причину, по понятиям итальянца, весьма естественную и весьма похвальную.
– Приищите дом, синьор, напишите моему патрону. Он приедет. Я переговорю с ним. Я надеюсь убедить его.
И Джакеймо, под тению густых деревьев, пошел к выходу из парка, улыбаясь по дороге и произнося невнятные слова.
Первый призывный звонок к обеду прозвенел, и, при входе в гостиную, Рандаль встретился с мистером Дэлем и его женой, приглашенными на скорую руку, по случаю прибытия нежданного гостя.
После обычных приветствий, мистер Дэль, пользуясь отсутствием сквайра, спросил о здоровье мистера Эджертона.
– Он всегда здоров, отвечал Рандаль: – мне кажется, он сделан из железа.
– Зато его сердце золотое, возразил мистер Дэль.
– Ах, да! сказал Рандаль, стараясь извлечь из слов пастора какое нибудь новое открытие: – вы, кажется, говорили мне, что встретились с ним однажды, по делу, касавшемуся, как я полагаю, кого-то из ваших прихожан в Лэнсмере?
Мистер Дэль утвердительно кивнул головой, и вслед за тем наступила продолжительная пауза.
– Скажите, мистер Лесли, памятна ли вам битва подле колоды? сказал мистер Дэль, с добросердечным смехом.
– Как не помнить! Кстати сказать: я встретил своего противника в Лондоне в первый год после выпуска из университета.
– В самом деле! где же это?
– У какого-то литератора, впрочем, весьма умного человека, по имени Борлея.
– Борлея! Помнится, я читал юмористические стихи его на греческом языке.
– Без всякого сомнения, это он и есть. Он уже исчез с литературного поприща. Греческие, да еще юмористические, стихи – вещь не слишком интересная, да и, можно сказать, бесполезная в настоящее время: они обнаруживают знание, неимеющее особенной силы.
– По скажите мне что нибудь о Леонарде Ферфильде? видели ли вы его после того раза?
– Нет.
– И ничего не слышали о нем?
– Ничего; а вы?
– Слышал, и не так давно; и из этих слухов я имею некоторые причины полагать, что он проводит свою жизнь благополучно.
– Вы удивляете меня! На чем же основывается ваше предположение?
– На том, что года два тому назад он пригласил к себе свою мать, и она отправилась к нему.
– Только-то?
– Этого весьма достаточно: он не прислал бы за ней, не имея средств содержать ее.
В это время вошли мистер и мистрисс Гэзельден, и толстый дворецкий объявил, что обед готов.
Сквайр был необыкновенно молчалив, мистрисс Гэзельден – задумчива, мистрисс Дэль – томна и жаловалась на головную боль. Мистер Дэль, которому редко приводилось беседовать с учеными, за исключением только тех случаев, когда встречался он с доктором Риккабокка, был одушевлен желанием вступить в ученый спор с Рандалем Лесли, который приобрел уже некоторую известность за свою обширную ученость.
– Рюмку вина, мистер Лесли! Вы говорили до обеда, что греческие юмористические стихи обнаруживают знание, неимеющее особенной силы. Скажите пожалуста, какое же, по-вашему мнению, знание имеет силу?
Рандаль (лаконически). Практическое знание.
– М. Дэль. Чего, или кого?
– Рандаль. Людей.
– М. Дэль (простосердечно). Конечно, в обширном смысле, это, по-моему мнению, самое полезное знание. Но каким же образом оно приобретается? Помогают ли для этого книги?
– Рандаль. Иногда помогают, иногда вредят, смотря по тому, кто как читает их.
– М. Дэль. Но как же должно читать их, чтобы они принесли желаемую пользу?
– Рандаль. Читать специально, затем, чтоб применять их к цели, которая ведет к силе.