Мой самый любимый Лось
Шрифт:
— Ну же? — шепчет Акула одним губами, мерзко усмехаясь, и Анька соображает, что… стоит под музыку, как вкопанная. — Под музыку надо шевелиться, милая.
Еще один камень с огорода прошлого.
«Ты не надорвался, пока тащил его?» — неприязненно думала Анька.
Тогда, в их первый и последний раз, он включал музыку. Кто-то сказал бы, что это очень романтично, да Анька тогда и сама так думала. И тогда он тоже шептал, горячо и невнятно: «Слышишь музыку? Двигайся под нее. Вот так…»
И Анька двинулась.
Первым же решительным
Однако, это Акулу не смутило.
— Раньше маленьких детей учили танцевать так, — произнес он. — Ставили их ногами на свои ноги, и танцевали вместе. Ты тоже еще совсем маленькая девочка, да?
Аньку затрясло от его слащавых, приторных подкатов, от его липких ухаживаний. Она впервые в жизни чувствовала себя так, словно попалась в паутину и не может выбраться, и Акула это знал, чувствовал, и продолжал ее мучить.
Чуть поморщившись — все же, ему стало больно, как с удовольствием отметила Анька, — он просто обхватил ее за талию, приподнял так, что ее ноги повисли в воздухе, не касаясь пола, и закружил по небольшому пространству, выделенному им зрителями.
— Аня, Аня, — пробормотал он. — Ты все еще помнишь меня? Мои руки? Ты такая напряженная, и вся дрожишь… словно тебе не все равно.
— Мне не все равно, — зло процедила Анька. — Если б тебя заставили обниматься с гориллой, ты бы тоже дрожал.
Несмотря на то, что играло томное танго, Акула покачивал Аньку неспешно, мягко, словно они были влюбленными, и танцевали самый романтичный танец, прижавшись друг к другу тесно-тесно, и Анька нет-нет, да ерзала нетерпеливо в его руках, стараясь высвободиться.
— Все так ужасно? — насмешливо произнес Акула. — А зачем же тогда ты дала мне свой номер?
В груди Аньки поднялась, закипела удушливая волна гнева вперемешку со страхом, она рванулась изо всех сил из рук Акулы, но тот лишь крепче прижал ее к себе, и, глядя в его наглые глаза, она поняла — здесь и сейчас он выдаст ее. Будет шантажировать при Лосе. Вывалит все.
— Неужто не затем, — ворковал он, поглаживая ее спину, — чтоб повторить? Позвать меня куда-нибудь… свить теплое гнездышко… ты теперь взрослая девочка. Теперь тебе понравилось бы намного больше.
Его рука таки сползла на задницу Аньке, и ей показалось, что ей раскаленный утюг приложили, который прожег джинсы и сейчас поджаривает со шкворчанием ее жирок.
— Не нравится разве? — пользуясь ее замешательством, горячо и липко шепчет он. — Я же помню, как тебе было хорошо… Я до сих пор голову теряю, когда вспоминаю, как ты… ну, тогда… от одних только рук… так волшебно…
Аньке вдруг очень захотелось царапаться. Как кошке, с визгом, пластая ногтями мерзкую акулью рожу, чтоб мясо летело пластами и мозги в фарш. Вцепиться ему зубами в нос и откусить его к чертям, выплюнув в беснующуюся публику. Головой пробить ему лоб со всего размаха и завалить его конвульсивно дрыгающуюся тушу на пол. Локтем с разворота своротить челюсть, покрошив зубы. Но она сдержалась.
— Слушай, ты, — зло зашипела Анька, глядя в акулье лицо так, что было странно, отчего у него глаза не выгорают от ее лазерного испепеляющего взгляда. — Слушай сейчас сюда, и не говори, что не понял своим микромозгом, креветка. Телефон я тебе дала, чтоб поговорить. Ты ж типа брат Анри. Мы ж теперь типа одна семья. И я просто хотела, чтобы не было вот всей этой мерзости, которую ты сейчас говоришь.
— Ты вре-ешь, — шепчет Акула страстно и жарко, и Анька в ужасе понимает, что он прижимается к ней уже весьма недвусмысленно, а его глаза горят мерзенько, масляно. — Когда ты мне его давала, вы с ним в ссоре были. Откуда тебе было знать, что у вас все наладится?
Его руки лапают ее задницу уже совершенно беззастенчиво, и Анька срывается, с остервенением хлещет его по лицу, так, что ладоням больно, разбивая его нос в кровь.
Нужно отдать Акуле должное — он не отпустил ее тотчас же. Несмотря на град ударов, несмотря на кровь, брызнувшую из носа, он крепко сжимал брыкающуюся Аньку, тиская ее так, словно она не колотила его, а страстно целовала. И только рука Лося прекратила это безобразие.
Аньке показалось, что ее от Акулы отбросило взрывом, а само Акулу расшвыряло осколками по небольшому пространству. Несколько человек висели на плечах Лося, но тот, нанеся один лишь удар, от которого у Акулы поехала крыша и глаза свободно загуляли в глазницах, никак не координируя свой взгляд, тут же остыл, и отступил, стряхнув с плеч удерживающих его людей.
— Вот зачем ты приехал, — с ненавистью выплюнул Лось в сторону еле ворочающегося брата, нервно отряхивая одежду, будто испачкался. — Все изгадить!
Акула, приподнявшись на локтях, охая, с разбитым в кровь лицом, ощупал языком зубы, проверяя все ли целы, и засмеялся, мотая головой.
— Какие сильные чувства, — проговорил он, еле ворочая языком. — А в ее чувствах ты уверен?
Но Лось больше не стал слушать его липких речей, которые опутывали, как паутина. Он обнял перепуганную Аньку за плечи и решительно повел ее к выходу.
Глава 16. Клубничное перемирие
— Я не специально.
Это были первые слова, произнесенные Анькой по возвращении из бара.
В доме темно и тихо, но тишина сейчас почему-то угнетает, вспыхивающие за окном фонарики раздражают, и Аньке хочется их погасить, потому что праздник, как ей кажется, кончился, и теперь их сияние выглядит фальшивым и совсем лишним.
Она сама была испуганной и растерянной, и Лось, мельком оглянувшись на нее, лишь кивнул головой, и снова отвернулся, стаскивая с плеч пиджак.
— Я знаю, — коротко бросил он. Вот и весь ответ.