Мой слишком близкий друг
Шрифт:
– Ну, что вы ревете, дурехи, у него ж самая лучшая служба будет: поваром! А поваров в армии любят, уважают и не обижают, да еще и место сытое!
Ну, а кем еще возьмут нашего Митю? Мы все посмеивались над этой его службой, и я писала ему письма, рассказывая про нашу жизнь, про новости общих знакомых, события в стране и в Москве, анекдоты и обязательно юморила на тему его службы «с поварешкой на посту». А он отвечал мне, правда, редко. Митя очень здорово писал, с большим и в то же время тонким юмором, рассказывал какие-то невероятные истории о сослуживцах и своих командирах и в ответ на мои замечания тоже посмеивался над своей поварской службой. И мне так нравилось получать от него письма и перечитывать их по нескольку раз, что я каждый день утром
Один раз он приехал в отпуск на неделю. И мне показалось, что он стал какой-то другой, что-то в нем изменилось. Но мне было пятнадцать, жизнь казалась прекрасной, я радовалась Мите и думать и рассуждать, что там в нем изменилось, мне не хотелось, и забылось быстро это впечатление от него тогдашнего. От его ставших глубокими и непроницаемыми глаз, от заострившихся скул, от странного непривычного прищура.
Он вернулся из армии и почти сразу, буквально через пару недель, устроился работать в один из крупных известных ресторанов, и одновременно начал вести переговоры с несколькими шеф-поварами в Европе, чтобы попасть к ним в ученики.
И только через год я случайно узнала – Левка проговорился, а я уж вытянула из него всю правду, это я умею, – что Митя служил в Чечне. И далеко не поваром. Он никому не сказал, только Левке, когда приезжал в отпуск, не хотел, чтобы родные и близкие пугались и переживали.
Просто он вот такой. Дмитрий Рубцов.
В девяносто девятом мы оба поступили учиться в Московскую академию туристского и гостинично-ресторанного бизнеса, я на очное отделение, Дмитрий на заочное, на разные факультеты.
Мите с мамой пришлось продать однокомнатную квартиру, которая кормила семью все эти годы, для того чтобы он смог уехать в Европу, жить там и учиться мастерству у известных поваров.
– Я настаиваю на продаже квартиры, – объясняла маме тетя Надя, когда они вдвоем пили чай у нас на кухне и разговаривали, а я, услышав, о чем речь, навострила ушки и подслушала, впрочем, они и не секретничали. – Дима, отказывается, переживает страшно, что мы бабулей нищенствовать станем, и жить нам не на что будет.
– Может, не спешить с продажей, Надь? – засомневалась мама. – Дима-то прав, на что вы жить будете, с твоей-то издевательской зарплатой, просто стыд какой-то для страны, что врачам такие копейки платят! Про пенсию Веры Ивановны я и не говорю даже!
– Лен, Димка мечтает стать настоящим шеф-поваром международного уровня и класса, высшей категории, а без учебы в Европе, у самых известных мэтров, да и в европейских кулинарных школах, это невозможно. Чтобы достичь того уровня профессионализма, к которому он стремится, надо так много учиться и зарабатывать себе имя, и участвовать в конкурсах различных и соревнованиях, и работать в самых престижных ресторанах мира. Оказывается, это каторжный труд и каторжная учеба, а я и не подозревала. Бедный мой Димка, тяжело ему придется.
– Надь, он же учится с нашей Мартой в Академии, может, этого достаточно? – осторожничала мама.
– Это немного другое образование, оно дает право открывать рестораны и работать управленцем в этой сфере, – и тягостно вздохнула. – Надо продавать квартиру, как ни жалко, а надо. Пусть учится, мечту свою осуществляет, а мы справимся как-нибудь. А там, глядишь, и Дима зарабатывать начнет.
Наверняка Митя переживал, что пришлось принять такое решение, но я тогда об этом особо не задумывалась, занята собой и своей учебой была, да и новые друзья, новая жизнь, когда там на чьи-то проблемы и дела внимание обращать. Митю принял на учебу в свой ресторан один из известных шеф-поваров Италии. Помню, как я напросилась на правах уже взрослой, студентка же все-таки, на проводы Мити, устроенные Левкой и их друзьями, в ночной клуб, где меня чуть не завернули охранники на входе, заподозрив в несовершеннолетии, а семнадцать мне исполнилось буквально неделю назад. Мужики умирали со смеху, я вся красная и надутая демонстрировала паспорт и ворчала на них, а Митька смеялся и утешал меня совсем
– Мартышка, ну ты такая маленькая, тощенькая, тебя трудно заподозрить в столь серьезном возрасте.
Я злилась ужасно, а Митька, похохатывая, обнимал меня за плечи и продолжал «утешать», обещая, что вот выучится на классного шеф-повара, и обязательно меня откормит, и стану я пухленькой и серьезной, как гамбургская сосиска.
Думаю, что не одна я, но и Левка, и их с Митей друзья, и, по большому счету, старшее поколение не только не понимали, а и близко не представляли, как достается там Мите эта его учеба. В те времена, в моем понимании, да и в Левкином и его ровесников, казалось круто, что у тебя друг в Европе, в Италии живет и учится, и можно было несколько прихвастнуть этим фактом перед знакомыми. Но мы и представить себе не могли, через что пришлось пройти Мите, а он не делился такими подробностями и не рассказывал о своих трудностях. Приезжал два раза в год сдавать сессию в Академии, всегда улыбался, шутил, сыпал итальянскими словечками, угощал нас заморскими деликатесами, что-то постоянно готовил, рассказывал забавные истории про всякие случаи на кухне… и снова уезжал за своим счастьем и знаниями.
И только несколько лет спустя я узнала, как он жил тогда в этой Европе и через что пришлось ему пройти на тернистой дороге, гоняясь за своей мечтой.
Проработав первые полгода на фирме у Александра Никитича, я первый раз поехала одна, без коллег и наставников, во Францию, на разработку и проверку нового очень красивого и интересного горного маршрута, проходившего вдоль границы с Италией. И ужасно боялась сделать что-то не так и напортачить и так старалась, так старалась, что чуть не заболела от переживаний. Моя непосредственная начальница, выслушав мой очередной ежедневный доклад, похвалила, а потом и пожурила заботливо:
– Марта, не надо так переживать, вы себя загоните, не дай бог, заболеете. Будет еще и пробная поездка с туристами, где все обкатается, что вы так нервничаете. Вот что, завтра суббота, возьмите выходной, вы же сейчас в очень миленькой гостинице остановились, вокруг места красивые, интересные исторические. Выспитесь, погуляйте, расслабьтесь.
Пожелание начальства я восприняла как руководство к действию и первым делом позвонила Мите, который находился в это время в Италии, во Флоренции, где проходил годичную учебу в одном из самых известных итальянских кулинарных вузов: «The Shift institute», на дневном отделении. Митька так искренне и явно обрадовался, услышав мой голос по телефону, а узнав, что я предлагаю ему встретиться, воодушевился еще больше.
Он приехал ко мне на старенькой совсем, но крепенькой машине, которую взял у знакомого, в тот же день, уже под самую ночь пятницы. И так захватывающе прибыл, прямо как в старинных готических романах! Разразилась страшная гроза, как и полагается по сюжету таких романов: все сверкает, гремит, потоки воды, словно небо прорвало, так и кажется, что где-то неподалеку бродит сбежавший преступник, и неожиданно и пугающе в двери гостиницы кто-то громко стучит, а его боятся впускать: а вдруг это тот самый преступник ужасный, и обязательно какая-то дама падает в обморок и гаснет свет, и все визжат… Про грозу все один в один, преступника, правда, не было, но в двери Митьке пришлось долго звонить и стучать, его не пускали, потому что это старинная, не очень большая семейная гостиничка пользовалась устойчивой популярностью и все номера в ней были заняты. Пришлось промокшему Мите поселиться вместе со мной, на вторую кровать в моем двухместном номере. Начавшаяся в пятницу вечером сильнейшая гроза продолжалась всю ночь и превратилась к утру в затяжной сильный дождь, оказавшийся одним из проявлений разрушительного циклона, затопившего часть Европы и превратившегося в стихийное бедствие. На нас это отразилось непредсказуемым образом. Мы находились в горах, поэтому дома здесь не затапливало, но сильнейшим селевым потоком размыло и разбило несколько дорог. Мы оказались запертыми в этом месте на несколько дней.